В последнее время динамика развития курдского вопроса — сложнейшей проблемы Ближнего и Среднего Востока, приобрела значительные новые черты.
Центр транснационального курдского вопроса вновь перемещается в Турцию. Увеличившаяся после свержения Саддама Хусейна роль Южного (Иракского) Курдистана в Ираке и региональной политике стала уменьшаться. Консолидация центральной власти Ирака, стабилизация военно-политической ситуации в Ираке (чему в значительной степени, вопреки своим интересам, способствовали курды, взращивая сильного и недискредитированного врага), победа блока премьер-министра Нури аль-Малики на местных выборах и укрепление позиций главы правительства сопровождаются тенденцией снижения роли курдов. Отсрочка решения проблемы Киркука в соответствии со статьей 140 конституции страны фактически означает, что Киркук не войдет в административные границы Региона Курдистан. Хотя курдские лидеры то и дело заявляют, что Киркук не может быть предметом торга, они уже смирились с тем, что урегулирование ситуации вокруг Киркука будет осуществлено не в соответствии со статьей 140, а вопреки ей. Киркук уже стал предметом торга. В лучшем случае курды могут рассчитывать на достижение определенного компромисса, в рамках которого будет обеспечен своеобразный баланс между этническими группами в Киркуке. Последний скорее всего получит статус особой провинции. Попытка курдистанской администрации поднять вопрос о требованиях в отношении Мосула для усиления своих позиций в Киркуке выглядит комично, поскольку это не было сделано в период наивысшего могущества курдов в Ираке и полного хаоса во всей стране (в 2003–2004 гг.).
Еще быстрее уменьшается роль Южного Курдистана в курдском мире. В нем все более стало утверждаться мнение о региональном эгоизме Южного Курдистана и готовности его властей на действия в угоду государств, в состав которых входят части этногеографического Курдистана. Сильное снижение авторитета южнокурдистанских властей в курдском мире сопровождается прощанием турецких и диаспорных курдов с иллюзией о помощи Южного Курдистана в деле решения курдской проблемы в Турции, которая является наиболее важной с точки зрения численности курдской нации и размеров Курдистана, а также близости к западному миру. Все больше курдских интеллектуалов, поддерживавших «южнокурдистанский эксперимент» в пику Партии рабочих Курдистана, разочаровываются в политике властей Южного Курдистана и все чаще жестко критикуют их. Попытка полной декурманджизации северо-западного бахдинанского района, стыкующего Южный и Северный (Турецкий) Курдистан, и соранидиалектность южнокурдистанских СМИ не только ограничивают, но и фактически предотвращают всякое информационное влияние Эрбиля на курдский мир, в частности, на северокурдистанскую и зарубежную курдскую аудиторию.
Следует отметить, что традиционному региональному эгоизму иракских курдов противостоит общекурдский размах курдского движения в Турции. Любая крупнейшая военно-политическая сила Турецкого Курдистана вследствие многих факторов всегда будет претендовать на глобализацию курдской политики, консолидацию различных частей курдского народа, вне зависимости от политических и партийных предпочтений.
Серьезное влияние на политическое состояние курдской проблемы в Турции оказали прошедшие 29 марта местные выборы. В курдистанском ядре (юго-восточный прямоугольник Турецкого Курдистана на стыке границ Турции, Ирана, Ирака и Сирии; не путать с регионом «Юго-Восток», включающим в том числе и, например, Газиантеп с Килисом на западе Курдистана) ПДО фактически разгромила ПСР и стала крупнейшей за всю историю Курдистана курдской партией, набрав более 2,4 млн голосов и успешно противостоя партии власти. (Для сравнения: блок крупнейших южнокурдистанских партий — Демократической партии Курдистана и Патриотического союза Курдистана — из-за малых размеров региона, но в то же время из-за ограничения конкуренции получает на выборах менее 1,6 млн голосов.) Итоги выборов придали уверенность курдским политическим силам, сильно обеспокоив турецкие власти.
Последние годы поддержка Партии справедливости и развития (ПСР) в Курдистане росла быстрыми темпами. ПСР фактически стала наиболее крупной партией региона.
Курды возлагали большие надежды на ПСР, ожидая от нее решения своей проблемы. После парламентских выборов 2007 г. ПСР утверждала, что именно она представляет курдов, поскольку во фракцию ПСР входят более 75 этнических курдов, а не ПДО и не тем более запрещенная, но, пожалуй, наиболее влиятельная сила в Курдистане — ПРК. Однако вторжения турецкой армии осенью 2007 г. в Иракский Курдистан, а также антикурдские действия и заявления Эрдогана сильно поубавили популярность ПСР среди курдов.
Открытие курдоязычного телевидения и налаживание отношений с администрацией Южного Курдистана, на что ПСР возлагала существенные надежды для повышения своего авторитета среди курдов Турции, практически не принесли ПСР никаких дивидендов. Жесткая цензура на курдоязычном телеканале привела к скандалу с увольнением известной телеведущей Рожин.
Если угрозы в адрес Южного Курдистана осенью 2007 г. – весной 2008 г. в числе прочих факторов способствовали снижению популярности ПСР в Турецком Курдистане, то нормализация отношений с Южным Курдистаном не привела к повышению авторитета ПСР. Это обусловлено в первую очередь тем, что решать курдскую проблему в Турции необходимо в Диярбакыре, а не в Эрбиле. Более того, связи Турции с властями Южного Курдистана основывались в большей степени как раз на попытке замолчать курдскую проблему в Турции и даже использовать Эрбиль в борьбе с турецкими курдами.
Обещанного ПСР в 2004-2007 гг. изменения политики правительства по отношению к курдам не произошло. Эрдоган и ПСР не были готовы проводить широкомасштабные реформы на курдском направлении. Эрдоган находился в рамках господствовавшего до сих пор общегосударственного дискурса турецкого государства по отношению курдам, пытаясь несколько модернизировать и приукрасить его с учетом современных реалий, но не меняя его сути. Поэтому проектируемые и осуществляемые действия ПСР не были направлены на решение курдского вопроса.
В отношении курдского языка и признания курдской идентичности ПСР не предприняла никаких шагов, которые ожидались курдами. Более того, ПСР считала требования курдов в этом отношении опасными, а Эрдоган фактически сорвался в Курдистане, предложив не согласным «убираться» из Турции. Можно говорить, что ужесточение политики Эрдогана по отношению к курдам в некоторой степени толкнуло ПДО в сторону курдского национализма.
ПДО поняла, что ошибки Эрдогана предоставляют ей существенный шанс. Однако для реализации этого шанса была необходима некоторая трансформация ПДО хотя бы на уровне риторики от леворадикальной практики к курдскому национализму. Руководство ПДО осознало, что курды требуют от нее именно курдскости, а не «демократического конфедерализма» или других невнятных теорий. Крен в сторону национализма ПДО стал наблюдаться в течение нескольких месяцев перед выборами. Фактически предвыборная деятельность в Курдистане началась с октября 2008 г., когда Эрдоган совершил поездки в Диярбакыр, Хакяри и Ван. Премьер-министр Турции обозначал свою решимость победить в Курдистане. ПДО, принимая вызов Эрдогана, также начала активную предвыборную кампанию, мобилизуя население в рамках акций протеста против главы правительства, нередко заканчивавшихся столкновениями с правоохранительными органами.
Кроме того, к курдизации политики и риторики ПДО подтолкнул ряд «курдских проектов» (например, создание курдоязычного государственного круглосуточного телевещания), что вынуждало ПДО увеличивать курдскую составляющую своей деятельности.
Антикурдские действия и заявления Эрдогана в последние несколько месяцев перед выборами привели к оттоку части курдских избирателей от ПСР. Представители мелкого бизнеса, закрывавшегося в знак протеста при посещении Эрдоганом курдистанских городов, в немалой степени ранее голосовали за ПСР.
ПСР теряла поддержку и крупной диярбакырской буржуазии, чем воспользовалась ПДО, упрочив свои позиции в курдистанском предпринимательском сообществе. Примечательно, что призыв Эрдогана «убираться вон» был весьма негативно воспринят и той частью курдистанской буржуазии, которая близка к ПСР. Так, бывший глава Диярбакырской торгово-промышленной палаты Мехмет Кайя заявил: «Никто не против одного флага и единого государства. Но я — курд. Что означает «единая нация»?»
Прошедшие выборы поставили перед ПДО как партией, претендующей на монопольное выражение интересов курдов, ставящих во главу угла курдскую идентичность, и убедительно победившей ПСР в Диярбакыре и курдистанском ядре, два вопроса. Первый касается возможности преодоления партией 10%-ного избирательного порога. Если ПДО сможет пройти в парламент страны (как партия, а не как фракция, сформированная из числа победивших на выборах независимых кандидатов) напрямую, она сразу станет одной из крупнейших партий, получив не менее 60 мест (в зависимости от количества прошедших в парламент партий число мандатов партии, получившей лишь 10% голосов, может превысить и сотню). Это сделало бы ее так называемым кингмейкером, предоставило бы ей возможность выбора для формирования коалиций.
ПДО, претендуя на монопольное представление интересов курдов, не может не ставить перед собой амбициозных целей по преодолению 10-процентного электорального барьера, что в два–три раза меньше доли курдского населения в Турции. Однако для прохождения в парламент в качестве партии ПДО должна получить значительно большую (почти в два раза) поддержку избирателей. Естественно, это потребует изменения стратегии партии. ПДО нуждается в усилении курдизации своей деятельности, прекращении попыток представлять себя в качестве демократической левой партии всей Турции, поскольку все равно среди обывателей — этнических турок (точнее, не курдов) она ассоциируется с прокурдской партией. В связи с этим получить поддержку среди существенной части некурдского населения для ПДО нереально. Создание альянсов ПДО с левыми турецкими партиями (большей частью маргинальными), которые к тому же могут впоследствии формировать союзы с партиями, считающимися среди курдов «фашистскими», не только не приносит ПДО дополнительных голосов (этнических некурдов), но и отчуждает от нее курдских националистов, не считающих ПДО подлинно прокурдской партией. При этом именно эта часть курдов является наиболее пассионарной в культурно-линвгистическом отношении. Примечательно, что турецкие власти опасаются именно дальнейшей курдизации ПДО, рекомендуя ей становиться общетурецкой партией и заниматься общетурецкими вопросами (в частности, об этом на недавней встрече с сопредседателем ПДО Ахметом Тюрком говорил президент Турции Абдулла Гюль). Турецкие власти прекрасно понимают, что абсолютное преимущество ПДО состоит в курдской политике, а вовлечение ее в общетурецкие вопросы без решения курдской проблемы ограничит ее развитие.
Вторым вопросом для ПДО, существенно увеличившей свои амбиции, является попытка установления своей власти на местном уровне на значительной части территории Курдистана. Партия, говоря о своей «победе в Курдистане», существенно уменьшает этногеографию Курдистана, ограничивая его небольшим регионом вокруг юго-восточного угла Турции. Именно местные выборы предоставляют курдам шанс установить хотя бы какое-то самоуправление в Курдистане, сформировать свою муниципальную бюрократию, региональную буржуазию и в целом установить непартийную этнонациональную идентичность. При этом на местных выборах целью должен быть не только успех в Курдистане. В условиях, когда значительная (а то и большая) часть курдов Турции уже не проживают на территории этногеографического Курдистана, расселившись по всей Турции, любая прокурдская партия не меньшее значение, чем предвыборной борьбе в Курдистане, должна уделять своей электоральной политике в местах компактного расселения курдов, в том числе в наиболее крупных городах страны. Особенное внимание при этом должно уделяться прилегающим к рубежам этногеографического Курдистана южноприсредиземноморским регионам Аданы и Мерсина, ряду районов Центральной Анатолии, где исторически имеются компактные поселения курдов, и крупнейшим городам страны. Так, численность курдов в Стамбуле сопоставима с их численностью в Ираке. Местное самоуправление курдов может стать важным каналом мобилизации «внутренней курдской диаспоры» на территории Турции и формирования курдских очагов.
Однако для достижения этих целей необходима широкая национальная платформа курдов. Хотя все иные партии и организации вне системы ПРК/ПДО являются очень мелкими и не могут претендовать на самостоятельное участие в политике, создание общекурдской платформы с ними может привести к мультипликативному эффекту, т.е. к увеличению электоральной базы новой платформы в значительно большем количестве, нежели численность этих организаций, способствуя перетоку курдского электората ПСР. Отсутствие такой платформы затруднит мобилизацию большей части курдского электората, предоставляя возможность получения традиционных 4–7% (в лучшем случае 8–9%) голосов в общенациональном масштабе и самоуправления в нескольких провинциях, т.е. на территории, составляющей примерно 25–30% Курдистана и его населения.
Сама ПДО также представляет собой своеобразную платформу. Как единственная партия, которая формирует курдскую муниципальную бюрократию и курдское партийное чиновничество, ПДО привлекла в свои ряды немалое количество курдских патриотов, не являющихся убежденными сторонниками ПРК и даже тех, кого тяготит «забота» ПРК. Поэтому некоторые наблюдатели считали, что последовавшие сразу же после местных выборов аресты руководителей отделений ПДО весьма позитивно воспринимаются частью членов ПДО, считающих, что ПДО должна выйти из-под опеки ПРК. Как известно, сразу же после выборов были арестованы в основном члены ПДО, осуществлявшие взаимодействие с ПРК, точнее — трансляцию поручений руководства ПРК в адрес ПДО.
Результаты выборов в Курдистане показали, что ПСР и ее лидер Эрдоган не совсем адекватно оценивали ситуацию в курдском регионе. Обвиняя ПДО в «нечестной игре» на муниципальных выборах посредством использования этнического фактора и артикулирования проблемы идентичности, руководство ПСР, тем не менее, не могло не осознавать, что такова сегодня курдская реальность в Турции.
Результаты выборов поставили перед ПСР вопрос: либо осуществлять демократические реформы по отношению к курдам, либо проводить политику «ястребов». При этом ПСР при любой политике оказывается в своеобразной ловушке. Уступка курдам усиливает крайне правую Партию националистического действия, которая в ряде регионов победила ПСР, а давление отчуждает курдов, также представляющих существенную часть электората ПСР.
Результаты выборов в «курдистанском ядре» (там, где победила ПДО) можно рассматривать в качестве выражения курдами следующих посылов.
1. Курдская проблема должна быть признана реально, а не на уровне заявлений.
2. Решение курдской проблемы должно быть найдено при участии ПДО. Это означает также, что любое решение курдской проблемы без ПРК обречено на провал. Эрдоган вряд ли может сегодня на переговорах с Западом заявлять, что имеет мандат от курдов. Представители курдов, являющиеся руководителями местных администраций в Курдистане, — представители ПДО.
3. Подкуп избирателей далеко не всегда дает результат, «этничность» может быть выше материальных благ (угля, макарон, холодильников). Более того, турецкая демократия позволяет получать благотворительную помощь, а на выборах голосовать не в пользу благотворителя.
4. Ужесточение политики ПСР в отношении курдов, наблюдаемое после 2007 г., отчуждает курдов от ПСР.
5. Влияние обещаний ПСР на курдский электорат стремительно уменьшается.
Итоги выборов в курдистанском ядре стали некоторым ударом для ПСР и лично для премьер-министра Эрдогана. Однако трудно согласиться с мнением лидера ПРК Абдуллы Оджалана, высказанным им на встрече с адвокатами 2 апреля, что ПСР находится в панике. Более того, Оджалан процитировал близкого к ПРК известного турецкого интеллектуала Ялчина Кучука, что «поражение Эрдогана в Диярбакыре станет чем-то вроде ситуации с Наполеоном в Москве», имея в виду последующий широкомасштабный провал ПСР. Все зависит от способности ПСР извлечь уроки из изменяющейся ситуации и предложить новые действенные идеи.
Внутри ПСР в связи с итогами выборов развернулась широкая дискуссия. Одна часть ПСР, которую можно назвать традиционалистами, считает, что партия должна лишь осуществлять инвестиции в «Юго-Восток» (Курдистан), реализовывать социальные проекты, бороться с терроризмом и смириться с тем, что ПСР не будет популярной в Курдистане. То есть речь фактически идет о продолжении политики предыдущих партий власти. В рядах ПСР есть небольшая, но, пожалуй, очень влиятельная часть ультранационалистов, неформальным лидером которой является вице-премьер Джемиль Чичек. Эта группа даже не скрывает своей неприязни к курдам, чуть ли не каждого из них считая потенциальным террористом. Другая группа, которую можно назвать реалистами, ведомая депутатом ПСР от Диярбакыра Ихсаном Арсланом, предлагает продолжать движение к демократии, утверждая, что курдский вопрос не может быть решен без ПДО или ПРК. Мы называем эту группу реалистами, поскольку именно их подход является, по сути, наиболее реалистичным, учитывающим созданную в Курдистане общественно-политическую и военную ситуацию. Эту группу можно назвать своеобразным прообразом курдского политического национализма в рамках ПСР.
И. Арслан считает, что желая решения курдской проблемы, невозможно игнорировать ПДО и ПРК. Единственным решением курдской проблемы может быть компромисс между властями и курдами. В связи с подобными заявлениями в апреле с.г. прокуратура Диярбакыра возбудила против него на основании контртеррористического законодательства уголовное дело по обвинению в пропаганде ПРК. Тем, кто сомневается в правомерности этой позиции, депутат от Диярбакыра предлагал посетить этот курдистанский мегаполис, имея в виду популярность ПРК, которая де-факто является в Диярбакыре наиболее мощной силой. По мнению И. Арслана, иные подходы, которые осуществляются по отношению к курдам на протяжении последних десятилетий, показали свою несостоятельность и не могут решить курдскую проблему.
К этой же группе «реалистов» можно отнести и бывшего заместителя председателя ПСР, представителя курдской потомственной аристократии Мир Денгир Фырата. К ним идеологически примыкают и ряд бывших политиков Турецкого Курдистана, например, бывший мэр Джезире и дважды депутат парламента от Диярбакыра от происламской Партии благоденствия, выходец из семьи известных сейидов ордена накшбанди Хашим Хашими, также считающий, что ПДО является реальностью и решение курдской проблемы без ее участия невозможно. Более того, тот же Х. Хашими считает, что ПСР прекрасно понимает эти реалии.
Реалисты представляют далеко не самую значительную часть ПСР. Однако сегодня уже можно говорить о наличии неоформленной своеобразной курдской секции в партии власти. Представители этой «секции» открыто заявляют о том, что являются курдами, готовы служить развитию курдской культуры и идентичности, хотят стать выразителями желаний населения Курдистана. Именно «курдская секция» (точнее, ее наличие) привлекает в ПСР курдов, не связанных с ПДО, и, что на первый взгляд парадоксально, даже курдских националистов, которые считают, что некоторые лидеры ПДО не являются выразителями интересов курдов, действуя в рамках кемалистской парадигмы. Так, некоторые курдские аналитики считают, что депутаты ПСР от Диярбакыра Абдуррахман Кюрт, Ихсан Арслан и Кутбеттин Арзу являются больше курдами, чем, например, депутат ПДО от Диярбакыра Айсель Туглук и некоторые иные представители этой партии. Однако кандидату на пост мэра Большого Диярбакыра Кутбеттину Арзу противостояла не известная своими прокемалистскими настроениями Айсель Туглук, а трансформирующийся в последние годы в классического курдского буржуазного (близкого к социал-демократии) и гражданского националиста Осман Байдемир, которого поддерживает не только электорат ПДО. Таким образом, борьба на выборах в Курдистане проходит в рамках курдского этнического фактора.
Премьер-министр Эрдоган лавирует между этими тремя частями ПСР, понимая, что крен в каждую из сторон чреват возникновением недовольства других. Однако градус нынешнего состояния курдской проблемы, некоторое разочарование курдов Эрдоганом и ожидание от правительства конкретных шагов, а не лозунгов толкают Эрдогана к принятию более четких решений. Следует отметить, что Абдулла Гюль считается среди курдов сторонником более мягкой линии, чем Реджеп Тайип Эрдоган.
Сегодня судьба курдского вопроса в целом решается в Турции. Постэлекторальная ситуация с курдской проблемой в Турции характеризуется несколькими факторами.
1. Несмотря на определенное влияние США и Запада в целом, курдская проблема приобрела самостоятельную динамику. Внешний фактор на выборах почти не присутствовал. Курдская проблема в Турции, рассматриваемая традиционно в качестве манипулируемого со стороны внешних держав фактора, приобрела сильную внутреннюю динамику с ограниченным влиянием внешних сил. Хотя курдские организации регулярно обращаются к США и Евросоюзу с призывами оказать давление на Турцию с точки зрения демократизации страны, реальное обсуждение курдской проблемы происходит в Турции. Более того, сегодня стало очевидным, что решение курдского вопроса надо искать не в Вашингтоне или Брюсселе, не говоря уже об Эрбиле, а в Анкаре (в меньшей степени) и Диярбакыре. Несмотря на влияние внешних сил, Турция вряд ли будет идти у них на поводу. Единственным фактором реального изменения подходов турецких властей к курдской проблеме является понимание необходимости решения этой проблемы.
Не случайно 10 марта президент Турции А. Гюль во время своего визита в Иран в турецком посольстве намекнул, что курдская проблема близка к разрешению: «Мы решаем наши внутренние проблемы. Рано или поздно эти проблемы будут решены». Чуть ранее он заявил, что в связи с курдской проблемой должны произойти «хорошие события». При этом речь шла именно о принятии мер внутри страны.
Здесь, однако, следует отметить ограничения, налагаемые на турецкие власти инерцией традиционной политики по отношению к курдам, обусловленной более чем 80-летним наследием, отрицающим курдскую идентичность. Вышесказанное совершенно не умаляет роли Запада в развитии курдской проблемы. Более того, если речь идет о влиянии Запада, то скорее можно говорить не об урегулировании и тем более о решении курдской проблемы, а о сохранении напряженности вокруг нее, о чем нередко говорят высокопоставленные официальные лица Турции.
Понимание «курдистанизации» курдской проблемы приводит и Запад к осознанию необходимости широкомасштабного диалога с представителями курдов. Именно в этом контексте можно рассматривать встречу президента США Б. Обамы с сопредседателем ПДО А. Тюрком.
Здесь можно отметить, что для Южного Курдистана, напротив, роль внешнего фактора становится принципиально важной. Усиление центральных властей Ирака, относительная стабилизация военно-политической ситуации и желание Б. Обамы вывести войска из Ирака стали причинами роста обеспокоенности южнокурдистанских властей, которая может перерасти в панику. Поэтому курдские лидеры то и дело повторяют: вывод американских войск приведет к катастрофе (центральные власти, как известно, с нетерпением ожидают вывода американских войск).
2. ПРК является крупнейшей политической силой Турецкого Курдистана, фактически являясь и легальной (через аффилированную Партию демократического общества) и нелегальной властью. Решение курдской проблемы без участия ПРК/ПДО невозможно и нереально.
3. Простое объявление амнистии для «боевиков» не только не решит курдскую проблему, но и не будет иметь никакого влияния на ситуацию. Члены ПРК не разоружаются не в связи со страхом уголовного наказания.
4. Проведение каких-либо «общекурдских» мероприятий (тем более в Южном Курдистане), имеющих целью разоружение ПРК, не приведет к желаемым результатам. Любая общекурдская конференция может быть проведена лишь с участием и на основании компромисса с ПРК, являющейся крупнейшей курдистанской военно-политической силой. Примечательно, что желание южнокурдистанских лидеров разоружить ПРК вызывает критику даже со стороны противников ПРК, считающих, что разоружение должно служить итогом решения курдской проблемы.
5. В этногеографическом Турецком Курдистане сложился своеобразный баланс сил. На отсталом в экономическом отношении юго-востоке Курдистана (своеобразном «курдистанском ядре») власть ПРК почти безгранична. В центральной части Турецкого Курдистана наблюдается двоевластие ПСР и ПРК/ПДО. На развитом с экономической точки зрения западе и юго-западе Турецкого Курдистана господствует ПСР.
6. Речь о независимом Курдистане не идет. Однако это обусловлено не боязнью транспортно-коммуникационного удушения и страхом провала этатизации, что наблюдается в Южном Курдистане, а трезвым расчетом.
Сегодня около половины, а то и больше курдов проживают за пределами Курдистана — преимущественно на западе Турции. С другой стороны, отделение Курдистана привело бы к его окончательной деевропеизации. Среди турецких курдов самой разной политической направленности наиболее популярно мнение о необходимости решения курдской проблемы в рамках единства страны. Курдистан получил самоуправление (это может быть и федерация), курдский язык получил бы статус второго языка в стране, став языком делопроизводства в Курдистане и одним из языков системы народного образования. Большая страна, тем более имеющая выходы в Европу, с учетом определенного уровня интеграции предоставляет курдам при условии решения курдской проблемы ныне большие возможности, чем независимый Курдистан.
Решение курдской проблемы в Турции сильно повысит привлекательность этой страны, сделав ее не только важнейшим игроком на территории этногеографического Курдистана, но и обладателем наиболее мощной «мягкой силы» в регионе.
7. Турецкие власти в целом единодушны, что:
— курдская проблема — это проблема номер один нынешней Турции (это заявил, в частности, турецкому телеканалу NTV 8 мая президент Турции Абдулла Гюль);
— курдскую проблему нельзя решить военными методами (все чаще об этом говорят турецкие генералы, вызывая нередко удивление общественности). В некоторой степени, как ни парадоксально, именно турецкие военные становятся сегодня генераторами движения в сторону реального осмысления курдской проблемы.
Можно сказать, что впервые за всю историю Турции и правительство, и военные, и спецслужбы достигли определенного нового консенсуса в отношении необходимости решения курдской проблемы и нереальности ее решения военными методами. Это позволяет предположить, что в ближайшем будущем можно ожидать определенных подвижек на пути решения курдской проблемы в Турции. Имеющаяся информация и намеки со стороны как турецких властей, так и ПРК не исключают наличия некоторых отношений (переговоров) между сторонами.
Однако одной из важнейших особенностей турецкой политики является наличие подпольных центров силы, существенно влияющих на внутреннюю политику в стране. Имеются в виду тайные полувоенные влиятельные организации. В этом контексте многие события на курдистанской политической сцене в некоторой степени обусловлены внутриполитической борьбой в Анкаре среди турецких сил. С другой стороны, нынешние власти жизненно заинтересованы в поддержке борьбы курдов со своими противниками, часть из которых выражают интересы отмеченных группировок.
Хотелось бы отметить, что в связи с тем, что ситуация с курдской проблемой меняется, России, возможно, следовало бы начать установление определенных отношений с ПДО. Это совершенно не означает необходимости широкого вовлечения России в курдскую проблему и тем более поддержку Россией курдов против Турции, которая, безусловно, является одним из важнейших партнеров нашей страны. Более того, сегодня курды Турции требуют не раскола турецкого государства, а решения курдской проблемы именно в составе Турции.
Руководство США выступает за диалог с ПДО, не вызывая никаких возражений турецких властей (а отношения Турции с США, несмотря на различные периоды обострений, остаются стратегически важными). Регулярно приглашаются в различные структуры руководители ПДО и европейцами. Даже в самой Турции послы США и стран ЕС организуют встречи с курдскими политиками. ПДО — легальная партия, имеющая поддержку определенной части электората и представленная в парламенте. В связи с этим: почему бы Россия не могла получать информацию о курдской проблеме, являющейся одной из крупнейших проблемных узлов региона, напрямую? Российский интерес к ситуации с курдской проблемой (просто на уровне получения информации) даже на том уровне, на каком это делают не ведущие страны Европейского союза, еще больше поднял бы авторитет России как в Турции в целом, так и среди курдов в этой стране. Более того, можно было бы говорить и о еще большем повышении авторитета российской дипломатии во всем регионе. В этом смысле можно говорить о некотором отсутствии гибкости российской внешней политики. Ныне многие страны зачастую не могут осознать, что их взгляды на курдскую проблему устаревают именно в силу изменения позиции турецких властей.
Более того, установление отношений России (со стороны разных ведомств и организаций) с ПДО не вызывало бы никаких подозрений со стороны Турции, поскольку в таком случае Россия взаимодействовала бы с легальной политической силой, а не с различными группировками. Масштаб взаимодействия мог быть бы разным — от встречи, подобной той, которая состоялась между Б. Обамой и А. Тюрком, до парламентских связей, сотрудничества между партиями, установления отношений между российскими регионами и, например, Диярбакыром (по типу тех, которые установлены, например, с Трабзоном), региональными торгово-промышленными палатами, в том числе и в регионах Курдистана, где руководит ПСР. Российским властям можно было бы использовать каналы связей через различные организации (парламентские, региональные, научные и др.), чем активно пользуются западные страны.
Однако здесь следует отметить и некоторую пассивность ПДО, пребывающей в плену евроцентристских (западноцентристских) представлений, и политики ПРК, пытавшейся установить отношения с российскими властями либо напрямую (но, естественно, неофициально), либо через маргинальные общественные организации (например, через так называемый Национальный конгресс Курдистана, официальным учредителем которого, к слову, является одно физическое лицо).
Одним из первых шагов на этом пути могло бы стать посещение Москвы Ахметом Тюрком и проведение встреч в Федеральном собрании с руководителями российских партий (в первую очередь с «Единой Россией» и «Справедливой Россией»), научных организаций и т.п.