Разногласия внутри движения «Талибан» (запрещено в РФ) и усилия ее верховного лидера Хайбатуллы Ахундзаде по консолидации власти позволяют сделать несколько важных выводов: все более заметное стремление эмира контролировать внутриполитические процессы на всех уровнях отчасти обусловлено тревогой в связи с неповиновением высокопоставленных членов движения. В таком случае, Ахундзаде может либо смириться с тем, что его позиции подрывают оппоненты, либо удвоить ставку. В этом контексте складывается впечатление, что эмир движения издает все более жесткие указы, исходя из понимания собственной слабости, а не бесспорного превосходства. Эта оценка подкрепляется, среди прочего, созданием им советов улемов в каждой провинции, которые, по свидетельствам местных членов движения, функционируют как глаза и уши эмира, своего рода общенациональный «соседский дозор». Предположительно, это сделано для того, чтобы лояльные священнослужители сообщали Ахундзаде о нарушениях, допускаемых чиновниками «Талибана». Несогласие с курсом эмира действительно имеет место, но даже несмотря на то, что растущее число талибов считает, что эмир заходит слишком далеко, оппоненты не обязательно настроены на достижение одних и тех же целей, что впоследствии может затруднить их действия. Несогласные, которые, кажется, хотят развивать экономику и взаимодействовать с внешним миром, не изменяя воинственным корням и идеалам движения, занимают более сложную позицию, чем эмир. Больше, чем кто-либо, борьбу между прежней и новой идентичностями олицетворяет Сираджуддин Хаккани: с одной стороны, он является амбициозным строителем государства, но, с другой стороны, считается ответственным за то, что укрывал бывшего главаря «Аль-Каиды» (запрещена в РФ) Аймана аз-Завахири в Кабуле. Ахундзаде, напротив, предлагает последовательность. В одном из своих редких публичных выступлений он заявил, что джихад «Талибана» не закончился с падением прозападного правительства и уходом иностранных вооруженных сил из Афганистана. Борьба продолжается и по сей день, с целью очищения самого общества от «врагов», все еще настроенных против движения. В данном случае, публичная критика – это попытка несогласных дать отпор эмиру и, возможно, заложить основу для будущих выступлений против его власти. Однако на данный момент остается неясным, является ли эта критика предвестником надвигающейся открытой конфронтации между Ахундзаде и другими главарями талибов. Несогласные попали в то, что некоторые аналитики в Кабуле называют «пропагандистской ловушкой» талибов. Чтобы доказать свою устойчивость против военной мощи сверхдержав, «Талибан» радикализировал своих боевиков посредством экстремистской пропаганды. Слишком резко отказаться от экстремистской риторики, усилить дипломатическое взаимодействие и умерить социальную политику было бы для многих боевиков «Талибана» предательством идей. Такая смена политического вектора выставила бы руководство движения еще одним «марионеточным» режимом, обязанным иностранным интересам – именно тем, против чего талибы и боролись. Эта идея может быть использована в качестве козыря террористической группировкой «Исламское государство» (запрещено в РФ), которая перевербовывает боевиков движения с помощью пропаганды, компрометирующей его политику. «Талибан» состоит из множества различных фракций. В первые дни после его прихода к власти много говорилось о разногласиях между Хаккани и «кандагарцами», в которой клан Хаккани изображался опасными сторонниками жесткой линии, а мулла Абдул Гани Барадар, бывший глава политического управления талибов в Дохе, якобы представлял умеренное крыло движения. Со временем стало ясно, что и Хаккани, и Барадар гораздо прагматичнее эмира, поэтому «Кандагар» стал условным обозначением круга приближенных верховного лидера. Однако новые двоичные коды, такие как «Кабул против Кандагара», стирают понимание того, что у эмира есть сторонники, базирующиеся в Кабуле, и недовольные по соседству. Тем не менее, пока никто в рядах движения талибов не желает открыто оспаривать моральное превосходство идеологической борьбы. До тех пор, пока осторожные попытки вынести на повестку спорные вопросы не наберут больше оборотов, акцент «Талибана» на контроле за общественной жизнью, и, что наиболее важно, на недопущении к ней женщин, вероятно, будет сохраняться. Пока талибы пытаются определить стратегическое видение своего государства, на оперативном уровне они сталкиваются с теми же дилеммами, что и Исламская Республика, и предшествующие ей афганские правительства. Баланс сил между политическим центром и влиятельными лицами на периферии бросал вызов талибам в первые годы их существования, в результате чего группировка до сих пор отказывается от подхода централизации власти. На протяжении всего своего существования «Талибан» становился все более горизонтальной организацией, предоставляя автономию многим полевым командирам, даже в то время как руководство стремилось формализовать свою иерархию. В течение первых шести месяцев правления «Талибана» взор зарубежных и отечественных наблюдателей был прикован к Кабулу, в результате чего они едва замечали центр тяжести, формирующийся в Кандагаре. Пока эмир движения демонстрировал свою власть, издавая репрессивные указы, аналитики сосредоточились на его персоналии, не уделяя должного внимания линиям интересов, продвигаемым другими фракциями.