Тема присутствия иностранных НПО на Северном Кавказе и их негативное влияние на развитие обстановки в этом регионе, на наш взгляд, сильно преувеличена. Все те отрицательные моменты, на которые обращают внимание ряд экспертов (ангажированность, огульная критика действий властей; разбирательство по вопросам «похищения людей», антиправительственная информационная кампания, и т.п.) является лишь дополнительным и второстепенным фактором, который негативно влияет на обстановку в этом регионе, но не определяет ее. Необходимо понимать и отдавать себе отчет в том, что НПО в этом регионе испытывают жесткий прессинг со стороны власти и боевиков одновременно, что не позволяет им зачастую оставаться (как и положено по смыслу их деятельности) «над схваткой».

Остановимся лишь на некоторых моментах действий НПО в Чечне и на Северном Кавказе в целом, которые, на наш взгляд, являются типичными для большинства локальных конфликтов.

Первая и главная опасность действия НПО в том или ином регионе мира в зоне конфликта – это нарушение принципа нейтралитета, когда власти по определению являются преступниками, а члены незаконных военных формирований – «борцами за свободу». Это типичная сознательная или не совсем ошибка руководителей филиалов НПО в той же Чечне или Ингушетии в свое время. Да и не только там, но и, например, в том же Судане или  Боснии (в период активной фазы боевых действий). Общий принцип, который исповедуется в этом случае руководством этих НПО — «государство виновато больше по определению, поскольку оно сильнее», – является кардинальной ошибкой, которая приводит, в конечном счете, к нарушению основного принципа любого НПО: беспристрастности. Филиалы НПО зачастую становится в этой связи участниками конфликта, причем явно на стороне одной из противоборствующих сторон в лице НВФ. Логика руководства о том, что «мы занимаемся защитой мирного населения», зачастую не выдерживает никакой критики ровно потому, что направлением и негласным кураторством такой деятельности часто выступают эмиссары все тех же НВФ, которые успешно инфильтруются в руководство и состав местных филиалов. Тем самым очень быстро компрометируется благородные задачи, которые ставят перед собой НПО. За примерами ходит далеко не надо. В 2007 году в Чечне был осужден сотрудник филиала НПО World Vision С.Евлоев, который пользовался своим членством в этой организации для осуществления функций связника между боевиками, доставляя им оружие и медикаменты. Два его компаньона по организации погибли позднее во время боестолкновения с силовиками. В 2003 году в Грозном во время боя был ликвидирован руководитель благотворительной организации, который прятал у себя на квартире пятерых полевых командиров. Этот перечень успешного использования боевиками «прикрытия» НПО можно продолжать. Очевидно также, что в период активной фазы боевых действий в той же Чечне боевики получали через своих эмиссаров в НПО продовольствие и медикаменты, которые поступали в республику по каналам благотворительных организаций. Это не отменяло и того факта, что часть помощи доходила и по назначению, но при этом можно только догадываться, сколько из этого «мирного населения» родственными узами были связаны с теми, кто ушел воевать в леса и горы.

Есть и еще один момент определенного лукавства в сознательном наборе местных сотрудников из числа боевиков на работу в НПО, что нарушает иностранными  НПО принцип нейтральности, но служит определенной гарантией безопасности со стороны НВФ, что позволяет реализовывать, зачастую только на бумаге, дорогостоящие проекты. А это бюджет и отчетность для получения пожертвований на следующий год.

Особенно пышный расцвет такой деятельности приходится на период существования в Ингушетии лагерей для беженцев, которые, как и следовало предполагать, со временем превратились в «тыловые базы» бандформирований. Там же зачастую происходила и вербовка новых боевиков. Это второй важный момент, который необходимо зафиксировать  в связи с участием НПО в том или ином конфликте. Лагеря для беженцев, которые по определению в своей подавляющей массе являются родственниками боевиков или сочувствующими им, становятся очень быстро серьезным дестабилизирующим фактором. Такая же история наблюдается в той же Сирии или Судане, где лагеря беженцев являются оплотами повстанческих движений. НПО при этом работают в лагерях, что очень в скором времени делает их вольными или невольными пособниками НВФ. Также необходимо отдавать себе отчет в том, что однобокая подачи информации, которую руководство НПО получает в основном «с одной стороны», предопределяет их ангажированность. И сделать в этой ситуации ничего нельзя, поскольку сама идеология НПО базируется на том, что «государство является главным нарушителем прав человека», что бы кто ни говорил о главенстве принципа нейтралитета. Не получается у НПО в подавляющем большинстве случаев держать нейтралитет и быть объективными. Отметим между тем, что после ликвидации лагерей беженцев в Ингушетии резко снизилась и кривая бандактивности. На быстрейшей ликвидации таких лагерей настаивает, например, и суданское руководство, прекрасно понимая, что они превратились в бастионы повстанцев.

Имеем ли мы дело с обыкновенной шизофренией на почве «человеколюбия» или же здесь присутствует  четкие задачи спецслужб того или иного государства сказать однозначно нельзя. В НПО наблюдается очень значительное количество волонтеров и сотрудников, которые помешаны на идеях гуманизма и человеколюбия, с трудом при этом представляя, насколько их представления о свободе совпадают с мнением «страждущих». Это еще одна «ахиллесова пята» большинства НПО, сотрудники которых совершенно не принимают в расчет местные реалии и идеологию «обиженных». Последние же часто пользуются этим обстоятельством для достижения своих узкокорыстных целей. Несомненно, что в этих организациях (но не во всех и, как правило, в руководящих структурах) присутствуют бывшие сотрудники национальных спецслужб, которые «не забывают» своих бывших коллег. Но здесь необходимо разобраться, насколько такая практика является эффективной с точки зрения ведения разведывательной деятельности.

Из «местных» филиалов  НПО в основном поступают данные о социально-материальном положении населения в зонах конфликта и факты о нарушениях прав человека со стороны государства. Сразу отметим, что заявки на  ту или иную гуманитарную помощь формируют  местные сотрудники филиала, которые составляют их  по собственному усмотрению. Списки нуждающихся в данном  случае составляются, исходя из приоритетов и симпатий этих сотрудников. Проверить что-либо в условиях локальных конфликтов фактически  невозможно, что помимо банального воровства (общее место во всех локальных конфликтах) позволяет и передавать часть помощи боевикам. Таким образом, отсутствует четкая отчетность  и прозрачность деятельности НПО.

Что же касается данных о «похищениях людей» и «зверствах» правительственных войск, то в данном случае необходимо иметь в виду ангажированность такой информации, поскольку предоставляется она родственниками «похищенных». Американцев из силовых ведомств в данном случае очень сложно удивить этими сообщениями, поскольку они сами активно практикуют такие методы в том же Афганистане и Ираке. Эта практика является неотъемлемой частью партизанской войны, как бы это ни было прискорбным. Попытка НПО «заставить государство воевать по закону», что совсем необязательно для НВФ, делает эти организации «нежеланными гостями» в зоне того или иного конфликта. В результате иностранные представители резко минимизируют свое присутствие в «горячей точке», отдавая работу филиала на откуп местным сотрудникам со всеми вышеперечисленными последствиями. Возвращаясь к «циничным» устремлениям спецслужб заметим, что по количеству фактов «похищения  людей» можно сделать только очень приблизительный вывод об активности банддвижения в то или иной момент. Из всего сказанного следует только один вывод: ценность данных НПО с точки зрения разведки очень мала, поскольку она страдает предвзятостью. Собственно и неудачная история с вербовкой братьев Царнаевых со стороны сотрудников ФБР, а также нахрапистая попытка посольской резидентуры ЦРУ США в Москве завербовать источника информации из контртеррористического подразделения ФСБ свидетельствует только о критическом дефиците стоящей оперативной информации у американского разведсообщества.

Если мы возьмем другую сторону дела – информационные кампании о нарушении прав человека в той или иной зоне конфликта со стороны государства, то в данном случае эту дубинку использует в основном не спецслужбы, а государство, исходя из политической целесообразности в тот или иной момент. Это не отменяет участие в таких кампаниях бывших высокопоставленных сотрудников разведслужб, которые таким образом отрабатывают заказ. В качестве примера иногда приводится бывший сотрудник ЦРУ США Пол Хенце, который возглавил миссию по установлению фактов насилия над мирным населением в Чечне, организованную британской НПО «Международная тревога». Эксперты указывают, что в итоге подготовленный доклад был откровенно просепаратистский, что, в общем, соответствовало задачам, решаемым этой НПО на Северном Кавказе. Верно, но добавим лишь одну правку. Задачи решались не НПО, а британским правительством, которое подрядило для этой задачи НПО. Сам Хенце считается экспертом по черкесской проблематике на Северном Кавказе, и даже в бытность своей работы в Иордании он курировал именно этот вопрос. Снова внесем правку в это, в общем-то, правдивое утверждение. Хенце работал в Иордании с т.н. «русским отделом» Управления общей разведки (УОР) Иордании, которое возглавлял тогда этнический черкес Кох. Ими предпринималась попытка сбора информации о процессах на Северном Кавказе с использованием т.н. «черкесского фактора» путем организации репатриации на историческую родину иорданских черкесов и чеченцев. В том числе естественно и агентуры УОР. Сказать, что эта миссия увенчалась успехом, в том числе и благодаря органам безопасности СССР и РФ, было бы натяжкой. Как и то, что никто из этих репатриантов не сыграл существенной роли в дальнейших трагических событиях в той же Чечне. Один из них, известный всем Шамиль Бено даже какое-то время был министром иностранных дел Ичкерии при Джохаре Дудаеве, но очень быстро был задвинут на политическую периферию. Самый ярый радикал, иорданский чеченец Фатхи полностью рассорился с Дудаевым и умер от сердечного приступа. Примерно та же самая участь постигла и остальных «репатриантов», которых, кстати, было не так уж и много для того, чтобы создать некую критическую массу  для организации социального взрыва.

УОР Иордании  в бытность руководства им еще одним этническим чеченцем С.Бено также себя активно в Чечне не проявляла, что было принципиальной установкой сначала короля Хусейна, а затем короля Абдаллы. В Чечне воевали иорданские чеченцы, но в очень малом количестве и исключительно по принципу личной убежденности, а не приказу со стороны силовиков. Иорданец Хаттаб, который являлся основной и весомой угрозой федералам, был бедуином и попал в Чечню точно не по заданию спецслужб, а был откомандирован туда из Боснии по приказу второго человека в иерархии «Аль-Каиды» А.аз-Заварихи.

Но вернемся к НПО. На наш взгляд, необходимо делать различие между европейскими и американскими благотворительными организациями  с одной стороны, и их коллегами из стран Персидского залива с другой. Здесь существуют кардинальное различие по принципу идеологии. В саудовских (и не только) благотворительных фондах во главу угла ставятся не гуманитарные ценности как таковые, а распространение своего влияния через эти гуманитарные ценности. Причем в очень локально ограниченной идеологической догме. Через американские и европейские НПО никогда не распространялась  радикальная подрывная исламистская литература (или иная другая), что имело место в случае с саудовскими благотворительными фондами. В том числе, и в Москве в середине 90-х годов. Американские и европейские фонды никогда целевым образом не финансировали  теракты, как это было в случае с «Беневоленс Интернэшнл» и террористами, взорвавшими небоскребы в Нью-Йорке. Западники никогда не использовали НПО для вербовки «добровольцев» и сбора финансовых средств на джихад (или иное движение сопротивления) через аффилированных с ними имамов мечетей, как это имеет место сейчас в Сирии, а ранее – в Ираке. В конечном счете, на Западе отсутствует четкая вертикальная система опосредованного управления государством НПО, как это сейчас происходит в КСА и Кувейте. Там эта система четко выстроена именно как государственный инструмент воздействия в той или иной части света. Все фонды обязаны отчитываться с недавнего времени перед МВД КСА. Представить такое положение дел на Западе невозможно в принципе. Использовать в части касающейся и не явно — да, но не руководить напрямую, как это происходит в суннитских монархиях. Сомнительно, что западные НПО по приказу из офисов правительств своих государств могут в один момент завершить работу по одному проекту, и сразу же переключиться на другой, как это произошло в той же КСА, когда в один прекрасный момент было приказано забыть про Чечню и переключиться на Ирак.

Все благотворительные фонды КСА по большому счету объединены в одну большую ассоциацию «Аль-Игаса» («Благотворительность»), несмотря на то, что они используют собственные вывески. Этот факт установлен точно, исходя из анализа документов отчетности этих организаций, которые в свое время попадали в руки правоохранительных органов России. Данная схема позволяет в случае запрещения какой-либо организации сразу же переходить на запасной вариант. Поэтому в случае с саудовским фондами приоритетным является принцип запрещения их деятельности на территории страны всех «в одном пакете», что и было сделано в РФ в конце 90-х годов. При этом если проследить связь национальных спецслужб с этими фондами, то можно прийти к выводу, что действуют они автономно друг от друга. Участие разведчиков в деятельности фондов, как это было например в РФ в конце 90-х годов, носило эпизодический характер и было связано не с государственной политикой, а чисто меркантильными интересами саудовских «джеймс бондов». Если проще – банальным воровством, что не является для саудовских фондов чем-то экстраординарным. Наоборот, всяческое дистанцирование от официальных государственных структур является основным принципом деятельности таких организаций, что позволяет Эр-Рияду в случае прокола занять отстраненную позицию. Если угодно, то благотворительные фонды КСА – это своего рода исламистский Коминтерн, который действует строго автономно от спецслужб и позволяет аккумулировать в своих рядах выходцев из многих арабских и мусульманских стран.

Что же касается траншей от саудовского правительства или «частных лиц» в казну американских  благотворительных НПО, то автор не стал бы настаивать на тезисе о том, что в данном случае мы имеем дело с «выявленным взаимодействием» между Вашингтоном и Эр-Риядом по развалу России. Скорее речь идет о создании «просаудовского лобби» в США и попытках влияния на критику со стороны НПО «о нарушениях прав человека в самой Саудовской Аравии и  поддержке исламистского терроризма».  Тот есть обыкновенной лоббистской деятельности по созданию позитивного имиджа Эр-Рияда, которая далеко не всегда связана с российскими проблемами.