Свершилось, — убрав из своего названия слова «Ирак» и «Левант» прежнее «Исламское государство Ирака и Леванта», провозгласив создание «халифата» на контролируемых им территориях, стало Исламским государством. «Халифат» не мыслим без «халифа», — и он появился (заявив о себе псевдонимом) — Абу Бакр аль-Багдади.
Реализация давней мечты каждого джихадистского салафита — вернуться к исходной точке, к наследию ас-суляф ас-салих — благородных предков, ко времени существования созданного Пророком раннего мусульманского государства, где после него правили «праведные наследники-халифы», требует маскарада. Родившийся в 1971 г. в Самарре Авад бен Ибрагим аль-Бадри должен был стать Абу Бакром, первым из наследовавших Пророку «халифов». Если «эпоха безвременья, унижений и деградации», попыток найти себя в мире, где правят «неверные, многобожники, христиане и иудеи» (список «врагов ислама» может продолжаться бесконечно, достаточно лишь выбрать необходимый угол зрения на их «происки»), уходит в прошлое, то мусульмане «обретают» смысл бытия. Прошлое раз и навсегда перечеркнуто — Пророку вновь наследует Абу Бакр (пусть на этот раз не Ас-Садик, а «багдадец», но разве иракская столица не может сыграть роль Мекки, тем более что она уже была центром одного из исторических халифатов?). Надевающий маску А.аль-Бадри действует осознанно и со знанием дела, — что ж, в Багдадском университете хорошо учили истории, ведь в этом же учебном заведении этот человек получил степень доктора по специальности «исламские исследования».
«Историческая реконструкция» продолжается (и совсем не важно, что она не последовательна, что процесс ее развития перескакивает через этапы, не обращая внимания на собственную нелогичность), — Исламское государство превращается в аналог политического образования Пророка, а мусульманам всего мира предлагают участвовать в этой «реконструкции». Разве не к ним обращен призыв А.аль-Бадри о «переселении — хиджре» в новую «Медину», — сирийская Ракка надевает маску «временной столицы» Исламского государства. Представить себе эту миграцию разноплеменных многомиллионных масс, конечно же, невозможно, но какой верный ход, как же эффективно можно провести грань между «подлинными» верующими и теми, кто уже «растлен» презренными «неверными и многобожниками»!
Чтобы обрести черты первого «халифа», нужна не только «историческая реконструкция», нужна и безграничная вера (но вера без политического расчета не способна помочь в достижении цели!) в то, что твой час однажды настанет. Более десяти лет проведены в сражениях за «дело ислама» в организациях, действовавших под эгидой «Аль-Каиды» (карьерный рост обеспечивался преданностью «халифатскому идеалу»)! Однако дело того стоило, час должен был настать, поскольку обретено орудие действия, — будущий «халиф» однажды возглавил пока еще никому не известную организацию «Исламское государство Ирака»! Впрочем, дело заключалось не только в долгом ожидании наступления своего часа, но и в противостоянии бывшим союзникам (и подчиненным), ставшим противниками. История вновь реконструировалась, — А.аль-Бадри должен был обрести черты наследника «благородных предков», двигавшихся вперед, к признанию, отстраняя сомневающихся, колеблющихся и возможных (или потенциальных) претендентов на это звание.
Бунтующая Сирия стала для него жизненной удачей, — в 2011 г. А.аль-Бадри направил туда своего помощника Абу Мухаммеда аль-Джулани, задача которого состояла в том, чтобы создать инфраструктуру для будущего перемещения «Исламского государства Ирака» на сирийскую территорию, — возникла «Джабхат ан-нусра», провозглашенная будущим «халифом» в одной из немногих записей его выступлений в апреле 2011 г. «сирийским отделением» его организации. Но история, кажется, начала собственную реконструкцию, — обретший влияние («Джабхат ан-нусра» все более превращалась в проблему для сирийской антиасадовской оппозиции) А.аль-Джулани отверг фетву своего бывшего руководителя об организационном единстве с «Исламским государством Ирака» (и о создании, таким образом «Исламского государства Ирака и Леванта»). Вступив на сирийскую территорию, «Исламское государство Ирака» расширяло зону своих боевых действий на севере и востоке Сирии (самостоятельно становясь «Исламским государством Ирака и Леванта»), формально противостоя войскам Башара Асада, но на самом деле — вооруженным формированиям других оппозиционных группировок, включая и «Джабхат ан-нусра».
Попытка Аймана аз-Завахири выступить посредником в споре между А.аль-Джулани и А.аль-Бадри и его призыв превратить Сирию в зону действий «Джабхат ан-нусра» привел к уходу А.аль-Бадри из-под опеки «Аль-Каиды», — впрочем, как сообщали некоторые его сторонники, он был единственным полевым командиром не принесшим аль-бейъа — клятву верности наследнику Усамы бен Ладена. Что ж, стоит ли признавать чье-то верховенство, если ты сам обуреваем страстью стать властителем мусульман?
Стоит ли проявлять милосердие к кому-то, если ты устремлен к своей высшей цели? Милосердие — не помощник, — твое формирование должно быть безжалостным! Любой, кто стоит на твоем пути (будь то человек, исповедующий иные взгляды, община, верующая в иные духовные ценности), должен быть уничтожен, если он не отказывается проявить полную покорность, — «жестокая организация» — определение, уже давно ставшее «визитной карточкой» группировки А.аль-Бадри.
Эта группировка многочисленна? Исследователи, работающие в аналитических центрах государств Залива, считают, что число бойцов Исламского государства в Сирии — от шести до семи тыс. чел., в Ираке — от пяти до шести тыс. Но сегодня А.аль-Бадри в зените славы, — число его сторонников (и, соответственно, бойцов) растет. Кто знает, сколько их станет завтра! Каковы источники ее финансирования? Ответ двойственен — либо специальные службы некоторых стран региона, либо денежные контрибуции, налагаемые на жителей, а также доходы от продажи нефти из месторождений на контролируемых ею регионах.
Но о чем идет речь, когда произносят слово «халиф»?
Смерть Пророка, не имевшего наследников мужского пола, поставила (в 632 г.) едва обретшую собственное политическое образование мусульманскую общину перед необходимостью найти того, кто заместил бы его (арабское халифа — «наследник, заместитель», хиляфа — «наследство, заместительство») на посту главы государства. Но контекст события (экстраординарного и наполненного для последователей новой, едва проявившей себя, далекой от того, чтобы обладать четкими и письменно фиксировавшимися предписаниями религиозной доктрины трансцендентным смыслом), контекст грозящей и, казалось бы, неминуемой опасности (уход Мухаммеда взорвал едва возникшее государство, когда люди, ставшие последователями новой религии, начали мятежи против нее) немедленно расширил это мирское понимание термина. Почти сразу же он стал осознаваться не просто как «наследник Пророка», но как наместник Господа, как амир аль-муаминин — глава (а, скорее, военный глава) верующих, как имам — путеводитель мусульман по пути повиновения Божественному закону.
Этого требовали возлагавшиеся на халифа функции — поддерживать единство мусульман (в дальнейшем — всего мусульманского мира), обеспечивать защиту мусульманского государства, содействовать распространению вероучения и предохранять его от «нововведений», стоять на страже Закона и требовать его уважения, отвечать за безопасность паломничества и охрану Двух Благородных Святынь — Мекки и Медины. Представляя единство уммы, халиф играл важную символическую роль, предполагавшую, по крайней мере теоретически, что его отличает высокий уровень духовного и физического совершенства.
Наконец, халиф должен управлять государством, назначая наместников в провинции, распределять средства, поступающие в государственную казну, поддерживать справедливое судопроизводство, быть главнокомандующим и руководить боевыми действиями. Множественность этих функций создала миф об исламе, как о религиозной доктрине, неразрывно, по сути дела, генетически совмещающей (но разве две другие монотеистические доктрины не обладают этим качеством?) религиозное и мирское, Божественное и человеческое.
Долгие дебаты и словопрения между ближайшими сподвижниками и родственниками Пророка закончились избранием на пост халифа сопротивлявшегося этому Абу Бакра — первого обратившегося в веру Мухаммеда и его (одного из многих) тестя, выдавшего за Пророка свою дочь Аишу. Да, ему удалось сломить сопротивление аравийских мятежников и умиротворить восставшие племена, а организованный им поход против Византии оказался удачным. Но его избрание привело к появлению первых линий разлома в мусульманском сообществе, — возникли предпосылки шиизма, когда сторонники Али ибн Абу Талиба, двоюродного брата и зятя Пророка, считали, что он должен наследовать своему тестю, и видели в Абу Бакре узурпатора.
Абу Бакр правил недолго, — в 634 г. он скончался. Да, за ним последовали Омар ибн Аль-Хаттаб (убитый рабом в 644 г.), Осман ибн Аффан (убитый в 656 г. противниками укрепления роли его клана в жизни территориально все более расширявшегося мусульманского государства). Это убийство положило начало фитне — великой смуте, разделившей мусульман на шиитов, хариджитов и суннитов. Да, четвертым «праведным халифом» стал Али ибн Абу Талиб, но его власть была немедленно оспорена наместником Сирии Муавией, Аишей и их временными союзниками — иными претендентами на халифский пост, — потерпев несколько поражений в боях с армией Муавии, Али в 661 г. был убит хариджитами. Став после гибели отца формальным халифом, его сын Хасан отказался от этого звания в пользу Муавии, — брат Хасана Хусейн, противник договора с сирийским наместником, в 680 г. был убит в Кербеле (став трагической фигурой шиизма). От сподвижников и родственников Мухаммеда титул халифа перешел к правившим в Дамаске Омейядам, — время «праведных» наследников Пророка — благородных предков завершилось.
Да, конечно, завершение этого времени не означало крушения института халифата. Халифами были Омейяды, смененные в 750 г. (и вырезанные) принявшими этот титул багдадскими Аббасидами (впрочем, один из Омейядов уцелел и основал существовавший до 1031 г. Кордовский халифат в мусульманской Андалусии). Монгольское нашествие 1258 г. разрушило багдадский халифат, но мамлюкский султан Египта Бейбарс в 1261 г. провозгласил выжившего Аббасида (принадлежал ли он к этой династии?) Аль-Мустансира халифом. Связанные с наследованием этого титула распри времени между 1453 и 1517 гг. завершились присвоением этого титула завоевавшим территории нынешнего арабского мира османским султаном Селимом I.
В 1924 г. основатель нового турецкого государства Мустафа Кемаль Ататюрк ликвидировал этот институт. Уничтожение института не положило конец политическим устремлениям, направленным на его возрождение. Халифатистское движение эпохи 1920-х гг. в Британской Индии, кристаллизовавшее самосознание местных мусульман, попытки хиджазского хашимитского короля Хусейна бен Али, пресеченные Ибн Саудом, а также египетского короля Фуада (последовательным борцом за возрождение халифата был египетский исламский политик и философ Рашид Рида, содействовавший проведению в 1926 г. халифатистского конгресса в Каире) обрести этот титул, подтверждают это. Это были разрозненные и плохо скоординированные действия, определявшиеся прагматическими соображениями политиков. Да, конечно, существовали халифатистские лозунги «Братьев-мусульман» и «Хизб ут-тахрир», — но стоят ли они серьезных размышлений?
В момент своего возникновения институт халифата нес в себе непреодолимое противоречие, — продолжая дело Пророка, его наследники (к «праведным халифам» это относилось едва ли не в первую очередь) не обладали главным — они не были (и не могли быть, — Мухаммед выступал как последний Посланник Божий — печать Пророков) связующим звеном между Богом и человеком. Осуществляя возлагавшиеся на них духовные и мирские функции, халифы оставались обычными людьми, слишком часто лишенными не столько харизмы, сколько каких-либо ярких талантов, не говоря уже о моральном и физическом совершенстве. В основе решений об избрании первых наследников Мухаммеда лежал принцип политической целесообразности, далекий от того, чтобы его уважали противники сделанного выбора, — трое из четырех благородных предков были убиты.
Авад бен Ибрагим аль-Бадри мог стать только Абу Бакром, — впрочем, а как этот «жестокий» суннит, сражающийся к «неверными и многобожниками», должен относиться к «присвоенному» шиитами Али ибн Абу Талибу, если для боевиков Исламского государства любой человек (иракец ли, сириец ли) по имени «Али» (ныне в суннитской среде почти полностью ассоциируемому с принадлежностью ко второй ветви ислама) должен быть немедленно уничтожен.
Правление Омейядов лишило институт халифа его важнейшего аспекта — избираемости халифа, — монополизированный правящим кланом, этот титул стал передаваться по наследству. Усложнение политической системы времени Аббасидов еще более разлагало «единство мирского и божественного», — судебные, военные и правительственные функции халифов стали сферами деятельности визирей. Власть халифов ослаблялась господством тюркских наемников, игравших основную роль в управлении государством. Значение халифа как символа единства уммы последовательно падало, — власть в Багдаде была непринципиальна для государственных образований, создававшихся в Северной Африке (не говоря уже о правлении потомков Омейядов в Андалусии). Аль-Мустансир стал лишь средством придания большей легитимности правлению Бейбарса. Система дифференциации власти в Османской империи трансформировала институт халифа в унаследованный от прошлого (и не нужный) атрибут аппарата правления, — в этом контексте шаг Ататюрка выглядел как естественный и оправданный.
Но современные джихадистские салафиты апеллируют к институту халифа, — они стремятся к восстановлению идеального мира, что свойственно любой утопии, становящегося продолжением прошлого «золотого века». Этот «золотой век» — эпоха Пророка и «праведных халифов» конструкт, а не исторически подтверждаемый факт. Но, и вне зависимости от этого, идея (а теперь уже, в свете действий «халифа Абу Бакра аль-Багдади» и практика) отказа от жизни в «извращенном западным влиянием» обществе и возвращения к социально-политической модели VII века, к «подлинному посланию ислама, переданному Пророком» привлекательна. Тому немало причин.
Это — бездарность кумиров прошлого, предлагавших людям изменить их жизнь, но делавших рецептом этих изменений ненависть к окружающему миру и утверждение «величия» собственных «национальных ценностей» в обществе, которое так и не смогло стать действительно национальным социумом. Это — бездарность нынешних правителей, говорящих о «демократическом переустройстве» своих стран, но использующих эту «демократию» как средство для удовлетворения интересов своего клана с помощью подачек извне. Это игры внешних сил, выборочно поддерживающих тот или иной режим (и даже квалифицирующих его в качестве «демократического» или «защищающего национальные интересы») все так же для решения своих региональных задач. Но что дает это объяснение?
Что дает и констатация того, что едва возникший «халифат» скрывшегося за маской Абу Бакра аль-Бадри уже разлагается? Голос «халифа» не слышен, а вместо него на авансцене событий действует еще одна маска Омар аш-Шишаний (Омар Чеченский), за которой скрывается занимавшийся на родине контрабандой оружия выходец из грузинского Панкисского ущелья — Тархан Батирашвили. Что ж, последовательность событий соблюдается, — Абу Бакру должен наследовать Омар. Но разве современный «халиф» уже не исполняет функции главнокомандующего и не руководит боевыми действиями? В рядах Исламского государства уже разведены в идеале слившееся воедино религиозное и мирское? Или, быть может, Батирашвили играет традиционную для времени Аббасидов роль тюркского раба, становящегося реальным правителем, кукловодом «халифа»? Эта констатация все так же бессмысленна для одержимого утопией «золотого века» молодого человека (или девушки), считающего Абу Бакра аль-Багдади своим кумиром.
Правители стран, окружающих Сирию и Ирак, оказывают поддержку противникам Исламского государства, — президент ИРИ Хасан Роухани отправляет Нури аль-Малики перелетевшие в Иран еще при Саддаме Хусейне иракские самолеты российского производства, а Служитель Двух Благородных Святынь царственным жестом выделяет «терпящему гуманитарную катастрофу иракскому народу» 500 млн долларов Соединенных Штатов. Но все тот же молодой человек и не ждет от «шиитского многобожника» и его российских союзников («палачей кавказского мусульманского сопротивления») иного поступка, как он не ждет ничего другого и от «порочного старика», инициатива которого, более того, приветствуется сидящим в Белом доме «воплощением сатаны». Ведь скажет же этот молодой человек про «впавшего в неверие» саудовского короля (и будет прав!), что он просто боится «гнева», вставших под «знамя Господа» миллионов «истинных мусульман»!
Этот молодой человек (а их слишком много повсюду и вовсе не только на Ближнем Востоке) хочет (и по праву!) чего-то значить в истории. Для этого он и кричит «Аллах велик» или что-то иное, но также принципиально «Божественное». И ради этого молодого человека организуются маскарады и осуществляются «исторические реконструкции» с появлением «халифов» или иных призраков прошлого. Ему потакают, зная, что он болен и что его болезнь — итог деяний прошлых и нынешних правителей. Так что же, ждать, пока закончится болезнь или предложить альтернативу? Но кто же сегодня может эту альтернативу предложить?