Сфера безопасности. В настоящее время у Турции и Ирана нет взаимных территориальных претензий. Границы между двумя государствами установлены еще в позднем средневековье, договором в Зохабе от 1639 года. Обе страны не поддерживают на территории друг друга оппозиционную или сепаратистскую деятельность и не ведут друг против друга масштабных разведывательных операций. В то же время их сотрудничество в сфере безопасности носит неоднозначный характер.

Одним из факторов, обусловивших ирано-турецкое сближение еще в 1990-е годы, до прихода ПСР к власти, стала общая борьба против курдского сепаратизма. Его угроза для обеих стран выросла после фактического достижения иракскими курдами самостоятельности в 1992 году. Начиная с 1992 года, Анкара и Тегеран стали координировать свою политику с целью недопущения создания в Северном Ираке независимого курдского государства. В 1993 году было подписано совместное трехстороннее соглашение Турции, Ирака и Ирана о недопущении нелегального перехода государственных границ. Относясь с пониманием к турецкой озабоченности деятельностью курдских боевиков, Иран в 1994 году стал сотрудничать с Анкарой в деле борьбы с Рабочей партией Курдистана (РПК). В этом году иранцы выдали Анкаре 20 активистов РПК.  В то же время они не стали выражать протест против бомбардировок турецкими ВВС тренировочных лагерей РПК вблизи иранской границы, в результате чего погибли несколько иранских граждан. В этом же году турки запретили на своей территории деятельность оппозиционной иранской группировки «Моджахеддин-э-хальк».

Вместе с тем, Тегеран и Анкара сделали ставки на разные фракции в рамках курдского национального движения. Турки стали поддерживать Демократическую партию Курдистана Масуда Барзани. В то же время иранцы сделали ставку на Патриотический союз Курдистана (ПСК) Джалаля Талабани. В результате турецкие войска при поддержке ДПК совершали регулярные вооруженные рейды на территорию Северного Ирака для зачисток боевиков РПК. В то же время иранцы создали на территории, контролировавшейся ПСК, военные базы, где разместили 5000 боевиков «Бригады Бадр», осуществлявшей боевые действия против режима Саддама Хусейна. В 1995-1997 годах между этими курдскими группировками разгорелась настоящая гражданская война. Дело дошло до обвинений Масуда Барзани в адрес Ирана в 1996 году. По мнению курдского лидера, Тегеран провоцировал напряженность с целью взять Иракский Курдистан под контроль с помощью ПСК. После американской оккупации 2003 года и свержения режима Саддама Хусейна Турция переиграла Иран в борьбе за влияние на иракских курдов. Влияние ПСК постепенно пошло на убыль. Одновременно Анкаре удалось получить экономическое преобладание в Иракском Курдистане и сделать это образование клиентским государством Турции. Решающим моментом в закреплении партнерства между Эрбилем и Анкарой стали прямые поставки курдской нефти через Турцию в обход Багдада, начавшиеся в 2012 году.

Главным раздражителем в отношениях между двумя странами в сфере безопасности стало решение о  размещении в Турции в сентябре 2011 года противоракетной обороны НАТО (ракетные системы Patriot). В Тегеране это было воспринято как недружественный шаг, направленный на то, чтобы обеспечить Израилю иммунитет от ответного иранского удара в случае бомбардировок ВВС Израиля. Вскоре после согласия Турции на развертывание этих систем ПВО Верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи выступил с критикой внешней политики Анкары, заявив, что турецкое правительство должно изменить свой курс в отношении Сирии, развертывания противоракетной системы НАТО и поддержки экстремистов в арабском мире, начавшейся одновременно с процессом «арабских революций». В октябре 2011 года по поводу турецкого решения развернуть систему ПВО выступил и бывший командующий КСИР генерал-майор Яхья Рахим Сафави. Он оценил поведение турецкого правительства по отношению к Сирии и  Ирану как «неправильное» и заявил, что оно служит удовлетворению целей Вашингтона. «Если турецкое руководство не пересмотрит эту политику, то оно столкнется одновременно с оппозицией со стороны значительной части турецкого народа внутри страны и тем, что Иран, Ирак и Сирия вынуждены будут пересмотреть свои связи с Анкарой», — отметил генерал.

Таким образом, ирано-турецкие отношения носят сложный, комплексный характер. С одной стороны, обе страны сближает исламская ориентация и попытки утвердиться в качестве самостоятельных полюсов силы на Ближнем Востоке. После прихода к власти ПСР Реджепа Эрдогана в 2003 году Анкара начинает реализовывать в регионе политику неоосманизма, что неизбежно ведет к отказу от односторонней прозападной, атлантистской ориентации. В поисках путей для реализации неоосманского проекта Турция начала искать пути для политического сотрудничества с ИРИ. Не исключено, что в начале турецким руководством предусматривался проект раздела сфер влияния на Ближнем Востоке, по которому к Ирану отходили бы шиитские, а к Турции – суннитские территории. Однако процессы «арабской весны» во многом спутали эти планы. Стремление Турции стать гегемоном в арабском мире привело к ряду опрометчивых, авантюристических действий. Фактически, пользуясь выражением ливанского политолога Джамаля Вакима, Анкара «попыталась проглотить кусок больший, чем она может прожевать». Самым большим камнем преткновения в двусторонних отношениях остается сирийский вопрос. Тегеран лояльно отнесся к поддержке Анкарой «Братьев-мусульман» в Египте и Ливии, но Сирия стала той «красной линией», через которую иранская элита переступить не может. Сохранение альянса с Дамаском является залогом внешнеполитического влияния Ирана в арабском мире и сохранения его «стратегической глубины». Таким образом, пока турки оказывают помощь антиправительственной оппозиции в Сирии, ни о каком стратегическом партнерстве между Анкарой и Тегераном не может идти речи.

Еще одним серьезным препятствием на пути складывания ирано-турецкого альянса остается продолжающееся членство Турции в НАТО. По ряду военных и политических причин Анкара в настоящее время не готова порвать с альянсом, а ее обязательства перед НАТО входят в конфронтацию с иранскими национальными интересами. Определенное беспокойство в Тегеране вызывает и бессистемность турецкой внешней политики. Если подходы Тегерана к международным делам носят выверенный, стратегический характер, то во внешней политике Турции наблюдаются метания, связанные с преобладанием сиюминутных, конъюнктурных интересов и психологическими особенностями турецкого лидера Р.Т.Эрдогана, поведение которого все больше носит отпечаток авантюризма и самодурства. Таким образом сложные отношения двух стран еще долго будут характеризоваться определением «вражда-дружба».