Решение властей Сенегала направить в Саудовскую Аравию 2,1 тысячи своих военных для усиления сил «аравийской коалиции» на первый взгляд вроде бы плавно укладывается в объявленные 25 марта с.г. планы Лиги арабских государств (ЛАГ) по созданию собственных сил быстрого реагирования «для отражения внутренних и внешних угроз членам организации». Заметим, что проекты по созданию некого аналога «ближневосточного НАТО», который по своим размерам должен, по исходному замыслу, значительно превосходить силы быстрого развертывания Североатлантического альянса, натолкнулось на массу проблем. Это несколько сбило первоначальный победный настрой в Эр-Рияде, что, собственно, было по большому счету предсказуемо. В конце апреля с.г. члены ЛАГ должны были на встрече в Каире окончательно определить все контуры и технические аспекты будущего альянса, но этого не произошло. Сенегальцы в данном случае выполняют роль «пожарных», которые в отсутствии иных желающих призваны встать щитом на йеменской границе, дабы сдержать все более усиливающийся военный натиск йеменских хоуситов. Пока действия саудовцев можно обозначить с военной точки зрения больше как «декларацию о намерениях», нежели какое-то осмысленное наступление. Однако, обстрел КПП саудовских пограничников и города Наджран вызвал в Эр-Рияде что-то похожее на панику. В этой связи надежды на элитные подразделения Национальной гвардии тают на глазах. В данном случае речь уже не идет о какой-то наземной операции, хорошо бы было в достаточной степени обезопасить свои собственные границы.
Так в чем же суть разногласий между сторонами по проекту создания «сил быстрого реагирования». Первоначально планировалось, что их численность будет составлять около 40 тыс. военнослужащих из АРЕ, КСА и Марокко, которые первоначально планировалось разместить в Египте. При этом сухопутные части должны были составлять 34-35 тыс, ВВС — 500-1000, ВМС — 3000-5000 человек. Верховное командование должен был представлять исключительно саудовский генералитет. Сухопутные силы должны были делиться на три сегмента: силы специальных операций, силы быстрого реагирования и контингент по проведению спасательных операций и эвакуаций. Контингенты из Судана, Иордании и других стран Персидского залива должны войти в состав нового альянса в случае необходимости. «Ближневосточное НАТО» должно было, по идее, быстро и гибко реагировать на возникающие угрозы, что является особенно актуальным с учетом «сдержанной позиции» США по направлению своих войск для участия в локальных конфликтах и усиления влияния Ирана в регионе. Общее финансирование снабжения и содержания контингента должны были взять на себя аравийские монархии во главе с КСА.
В самой схеме этого нового альянса с самого начала было заложено много «мин», несмотря на то, что на заседании ЛАГ все участники с воодушевлением восприняли эту идею. Но при этом они руководствовались своими собственными интересами. Марокко и Иордания надеялись, что такое сотрудничество позволит им укрепить связи с Саудовской Аравией, что принесет им долговременные экономические дивиденды. Каир надеялся на продолжение финансовой помощи от КСА в рамках решения вопросов перевооружения египетской армии при сохранении главенствующей командной роли в будущем альянсе, особенно с учетом размещения его сил на территории Египта. Судан решал вопросы установления доверительных связей с теми же аравийскими монархиями, которые были серьезно нарушены ирано-суданским сближением в недавнем прошлом. Катар стремился закрепиться в будущем альянсе с целью оказания влияния на его действия в будущем, дабы они не противоречили его собственной стратегии. Кроме того, создание мощного неподконтрольного военного «кулака» в непосредственном подчинении у вечных конкурентов из Эр-Рияда в планы Дохи не входило. Отметим, что при этом сама структура будущего альянса ограничивала его эффективность и не давала возможности решить многие проблемы собственно самой ЛАГ. Вооруженные силы арабских государств, ко всему прочему, сильно различаются по уровню подготовки и вооружению. У них отсутствует в отличие от НАТО единый стандарт военной техники и боеприпасов, а также нет общей оборонной доктрины. Новые вооруженные силы ЛАГ, по оценке экспертов, однозначно столкнулись бы с трудностями в вопросах мобилизации и боевого слаживания в условиях проведения совместных военных операций. Все перечисленное является необходимым базисом для создания единых сил быстрого реагирования, а этого базиса у стран-членов ЛАГ как раз и нет.
Политические разногласия наряду с военными также являются серьезным барьером для создания подобного рода альянса. Страны ЛАГ имеют абсолютно и порой полярно диаметральные национальные и геополитические интересы. Достаточно вспомнить противоречия между Дохой и Эр-Риядом, Рабатом и Алжиром. В этой ситуации каждый национальный контингент будет, прежде всего, выполнять приказы своего командования, а не единого, в лице не слишком успешных в военных делах саудовских генералов. Для того, чтобы провести какую-либо военную операцию, необходимо достичь консенсуса между всеми странами-участниками, что будет предельно сложно и потребует много времени. Тот же Египет при поддержке ОАЭ будет стремиться использовать силы альянса для организации интервенции в Ливию для поддержки лояльных ему сил. Это вызовет резкую негативную реакцию Катара при больших колебаниях КСА. То же самое касается и перспектив военных операций в Йемене, Ираке или Сирии. У членов ЛАГ нет единодушия по этим вопросам. При этом существует и явное противоречие между наиболее опытными в военных делах египтянами и марокканцами с одной стороны, и основными финансистами альянса в лице аравийских монархий, которые как раз в чисто военных делах себя никак не проявили. Египетские военные крайне скептически относятся к верховному командованию в лице саудовских генералов, а последние не понимают, почему они должны быть на вспомогательных ролях в альянсе, который главным образом финансирует Эр-Рияд. Тем более, что, как мы уже отметили, для Саудовской Аравии главным направлением является йеменское, а для Египта — ливийское. И это уже не говоря о традиционной борьбе амбиций среди арабских лидеров, которую никто не отменял.
Все это ставит под большое сомнение успешную реализацию идеи создания «ближневосточного НАТО». Это уже, похоже, поняли и в Эр-Рияде, отсюда и обращение к Сенегалу на фоне не очень удачных попыток привлечь военный контингент из Пакистана. Можно сделать простой вывод о том, что идея создания ближневосточного аналога НАТО тихо умрет сама по себе и ей на смену придут, по всей видимости, некие модели тройственных или двойственных временных военных союзов с целью решения той или иной конкретной задачи.