Впервые за длительное время (с момента первого президентского срока Абдельазиза Бутефлики) алжирское руководство вынуждено искать внешние заимствования. Необходимость этого шага диктуется усугубляющимся финансово-экономическим кризисом и стремительным снижением его золото-валютных резервов (со 196 млрд долларов на сентябрь 2014 г. до 114 млрд долларов на сентябрь 2016 г.).

И если в начале текущего года представители официальных властей страны лишь начинали готовить к этому общественное мнение, то теперь данные планы получают более реальные очертания.

В частности, о такой возможности упоминали не только премьер-министр страны Абдельмалек Селлаль, но и представители руководства алжирской энергетической отрасли.

Наличие в качестве спикеров по данной теме последних не случайно. Чтобы лишний раз не будоражить общественное мнение и сохранить собственные установки относительно «сохранения национального суверенитета», согласно официальной версии, подобные внешние заимствования планируется осуществить под «развитие энергетического сектора с целью увеличения добычи углеводородов».

Этим путем лидеры АНДР рассчитывают не только стабилизировать собственную нефте- и особенно газодобычу, но и заметно увеличить собственное влияние на мировом рынке углеводородов.

Вопрос состоит в том, кто именно и в каком качестве может выступить таким донором, поскольку речь идет как минимум о десятках миллиардов долларов вложений.

Согласно данным неправительственных источников, еще в конце 2014 г. представители алжирского руководства вели соответствующие переговоры со своими китайскими коллегами. Алжирские лидеры полагают, что, заимствовав у Пекина денежные средства, они в наименьшей степени рискуют «уронить» собственный суверенитет, поскольку Китай до сих пор не был замечен в навязывании своим партнерам политических установок.

Но, по имеющейся информации, они не получили в ответ «ни да, ни нет». Подобная осторожность китайских лидеров определяется сразу несколькими причинами.

Во-первых, они хотели бы получить четкие и ясные гарантии относительно сохранности своих инвестиций, равно как и оформленный статус «главного партнера» АНДР. Особенно после того, как в результате вспыхнувших в 2007 – 08 гг. коррупционных скандалов, связанных с заключением иностранными компаниями договоров с Алжиром в том числе пострадали и китайские компании, хотя, может быть, не в той мере, как это наблюдалось у прочих их конкурентов, включая российских.

Во-вторых, после ливийского «урока» и потери там крупных инвестиций в 2011 г. после краха их гаранта – режима М.Каддафи, а также дальнейшего развития кризисных процессов в других североафриканских государствах Пекин не уверен в необходимости осуществления крупных вложений в регион, в котором за пять прошедших лет риски только усилились.

И, несмотря на то, что в последние годы КНР стала главным торговым партнером Алжира, из этого также не следует, что ее лидеры готовы безоговорочно вкладывать в него инвестиции ради сохранения этого статуса. Тем более, что в основном подобные показатели определяются лишь дальнейшим увеличением реализации в АНДР китайских товаров.

И в-третьих, предварительно Пекин готов более детально рассматривать такие предложения по более активному сотрудничеству с Алжиром лишь после отмены им ограничительного законодательства по отношению к зарубежным инвесторам.

И речь здесь идет не только о стремлении КНР осуществлять свои проекты в АНДР без непосредственной «опеки» алжирских государственных структур (прежде всего это закон «51/49», согласно которому иностранный инвестор может работать в стране лишь с местными компаниями, и имея долю не более 49 процентов), но и возможностью без каких бы то ни было препятствий распоряжаться полученной прибылью, а также самостоятельно реализовывать добытые из недр страны ресурсы.

Но, несмотря на приоритетность получения именно Китая в качестве основного перспективного валютного донора, до сих пор руководство АНДР не пошло навстречу Пекину и продемонстрировало готовность найти альтернативные источники финансирования.

Так, в качестве других возможных инвесторов им рассматриваются страны Евросоюза, США и Катар. Все они непосредственно, в силу разных причин, заинтересованы в развитии алжирской энергетической отрасли.

Так, Брюсселю жизненно необходимо расширить экспорт природного газа из АНДР, чтобы диверсифицировать потоки «голубого топлива» и снизить соответствующую зависимость от России.

Катар же стремится «подобрать» соответствующий рынок Алжира, чтобы не допустить его перехода к конкурентам в рамках стратегии собственного усиления как «газовой державы», которая, как ожидается, при этом параллельно увеличит и свой политический вес на Западе.

Разница катарского и европейского предложений состоит, главным образом, в направлениях развития газовой индустрии. Если Доха стремится в первую очередь получить контроль над обычными месторождениями природного газа, то Брюссель не ограничивается этим и предлагает Алжиру «продать в долг» все необходимое, включая технологии, по альтернативной энергетике (в приоритете здесь германские и особенно французские компании). Ее внедрение, как ожидается, позволит АНДР экономить дополнительно до 20 процентов потребляемого ей объема природного газа внутри страны.

В свою очередь, США заинтересованы в развитии алжирской газо-сланцевой индустрии. Так, ранее они выражали готовность содействовать ему в решении проблемы снижения газового экспорта и развития его энергоотрасли. Правда, для этого Алжиру необходимо приобрести соответствующее оборудование и технологии на сумму до 300 млрд долларов. Эту сумму Вашингтон готов был предоставить ему на определенных условиях в долг.

Как бы там ни было, любое обращение к серьезным внешним заимствованиям, какими бы соображениями не пытались обосновать его алжирские власти, будет иметь параллельное политическое отражение в плане взятия на себя определенных обязательств, в той или иной мере ограничивающих суверенитет Алжира.

Вопрос состоит в том, с кем именно Алжир в итоге продолжит «газовую игру». Американский проект представляется наиболее рискованным с учетом имеющихся издержек – как материальных, так и экологических, а также соображений соотношения стоимости сланцевого газа по сравнению с природным.

И несмотря на то, что развитие альтернативной (в первую очередь солнечной) энергетики должно, согласно планам алжирского руководства, дать в итоге ему десятки миллиардов долларов доходов, экономические реалии могут внести в них серьезные коррективы. Во всяком случае, главным «минусом» нетрадиционной энергетики является проблема дороговизны получаемой энергии и наличие определенных трудностей относительно ее переброски на дальние расстояния – например, из Сахары, где планируется разместить основные «фотосолнечные» станции к основным потребителям на севере страны.

Учитывая всё это, можно предположить, что алжирское руководство попытается и далее вести соответствующий диалог со всеми прежними потенциальными двигателями модернизации алжирского газового рынка.

Вопрос – готовы ли они и на каких условиях идти навстречу алжирским «пожеланиям». Пока в данный момент, с учетом развития политической ситуации в мире, наибольшая заинтересованность отмечается со стороны ЕС.