Традиционное  общество на Востоке всегда отличалось этническим и религиозным разнообразием. В таких государствах социальные связи, как правило, базируются на религиозной, этнической, земляческой и племенной общности людей. В определенных обстоятельствах это может порождать конфликты на этнической и религиозной основе. Сегодня впервые за всю свою новейшую историю Ближний Восток находится на грани раскола по этническим и конфессиональным признакам. Прежние конфликты, в основе которых лежала борьба за власть и территории, показали свой разрушительный потенциал. Но столкновения на этнической или религиозной основе могут оказаться куда губительней по своим последствиям. Ничем не ограниченные конфессионализм и национализм, порождают этнический сепа­ратизм и религиозные конфликты, и представляет серьезную угрозу сохранению государственной целостности ближневосточных стран. Многообразие проблем, возникающих на национально-этнической или религиозной почве, предопределяет участие армии в урегулировании такого рода конфликтов. Эта функция еще более усиливается сегодня в условиях расширяющегося использования (Алжир, Ирак, Йемен, Сирия, Египет, Турция, Пакистан) вооруженных сил для противостояния террористическим и экстремистским элементам. Особую опасность для армии представляет этнический национализм и религиозный экстремизм, которые в ряде случаев находят свои организационные формы в воинских формированиях, имеющих тяжелую боевую технику, которая при определенных условиях может оказаться направлена как против собственных властей, так и против сосед­них народов. Эти непростые явления совпадают с периодом,  когда многие арабские страны стремятся осуществить переход от авторитарного к более либеральной модели управления. Использование военных во внутриполитических целях в переходный период может оказаться чревато тем, что армия, либо ее отдельная часть могут начать претен­довать на самостоятельную роль в сложных и неоднозначных по своим последствиям политических процессах реформирования об­щественно-политической жизни. Противоречия между армией и обществом, армией и партийно-бюрократическими структурами го­сударства могут вызвать серьезный внутренний кризис. Пример Югославии показывает, что армия не только не смогла предотвратить гражданскую войну, но стала ее «мотором». С другой стороны применение армии для разрешения внутриполитических конфликтов предполагает и особую заботу режима о подготовке, военно-техническом и финансово-материальном обеспечении военнослужащих.

В условиях обострения этно-конфессиональных противоречий, роста социальной напряженности, которыми, обычно, сопровождался процесс ускоренного экономического развития в этих государствах, армия нередко выступала с позиций защитника и носителя национально-исторических и культурно-религиозных традиций и ценностей. С другой стороны,  использование армии для подавления оппозиционных выступлений было чревато определенными политическими издержками. Существующий военно-политический баланс мог быть нарушен в пользу армии. Зависимость власти от позиции военных усиливалась. Когда в Египте около 20 тысяч солдат и офицеров из рот охраны порядка (Central Protection Force)  взбунтовались из-за низких зарплат в 1986 г., египетская армия силой трех дивизий (около 25% численности регулярной армии) разгромила бунтовщиков Одним из последствий подавления мятежа спецподразделений в Египте стало значительное укрепление властных позиций министра обороны маршала Абдель Халима Абу Газали. Исследование особенностей взаимодействия традиционного общества и военных является важной темой, и  позволяет понять, действительно ли фактор принадлежности к армейской среде ослабляет связи офицерского корпуса с  атрибутами традиционного общества, усиливает их светское мировоззрение, секуляристский характер армии. Это позволяет также определить вероятность вмешательства военных в политику в условиях этно-конфессиональных конфликтов и определить пределы возможностей  военных властей по решению такого рода конфликтов. Большинство ученых, исследовавших офицерский корпус в полиэтнических и многоконфессиональных странах, приходит к выводу, что военная подготовка и обучение, чувство коллективизма способствуют постепенному формированию национального, светского мировоззрения среди офицеров – выходцев из различных слоев общества. Армия сплачивала выходцев из различных социальных и этно-конфессиональных групп населения в особый, сцементированный единой дисциплиной организм. А военная служба  объективно придавала им новое политическое и идеологическое качество. Сильное чувство национальной самоидентификации, присущее офицерам превращает их в «мощный источник антиобщинных настроений». Способность военных к развитию национальной самоидентификации проистекает из единства их организационной среды. Ее члены уверены, что они принадлежат к группе с едиными и неделимыми функциями. В армии, по сравнению с другими институтами государства вероятность равноправных взаимоотношений выше. В результате формируется чувство общественной солидарности, поскольку люди разных религий и этносов получают общий опыт и начинают думать о себе как об индийцах, египтянах или нигерийцах. Другие больший акцент делают на пользу коллективизма в армии как средства способствующего развитию чувства национальной озабоченности и современного мировоззрения. Отмечается также изолированность новобранцев от гражданской жизни, их погружение в  обезличенную атмосферу военной жизни, которая способствует слому связей с традиционным обществом  Таким образом, можно сформулировать три группы факторов, отличающих военных от гражданской политической элиты. Во-первых; офицерский корпус формируется из более широких и различных общественных групп населения, чем гражданская политическая элита. Во-вторых; военная подготовка и обучение, коллективный опыт являются более универсальным и национально ориентированным, чем в гражданской политической элите. За счет этого достигается относительное единство офицерского корпуса. В силу жесткой военной дисциплины и сплоченности военные менее разобщены, чем гражданская политическая элита. Таким образом, создается типаж светского национально ориентированного офицера. Поэтому офицеры менее подвержены влиянию политических течений конфессионального и этнического характера и весьма эффективны в деле интегрирования своих разночинных обществ. Их приверженность армии как национальному инструменту и  самоидентификация с нацией, прежде чем с различными группами общества снижает вероятность их вмешательства в политические события, спровоцированные этно-религиозным фактором, с одной стороны и служит действенным регулятором этно-конфессиональных конфликтов, когда военные приходят к власти.  С другой стороны, подобные обобщения могут не всегда отражать реальное положение дел в каждом конкретном случае и отдельной стране. Нельзя не принимать во внимание тот факт, что армия – это слепок общества. В офицерском корпусе представлены все основные группы общества и на офицерах, так или иначе, отражаются общественные различия и антагонизмы. С другой стороны, достаточно частым явлением служит то, что ряд групп общества вообще не представлены  или слабо представлены в офицерском корпусе. В Судане, например, офицерский корпус был представлен преимущественно выходцами из северных районов страны, что послужило причиной длительной гражданской войны. Накануне гражданской войны в Пакистане, результатом которой стало образование независимого государства Бангладеш, 95% офицеров пакистанской армии были выходцами из западных районов Пакистана. Необходимо, конечно, учитывать исторические традиции, обычаи каждой из стран, а также политику колониальных властей по национальному разобщению. Светский характер и национальная ориентированность офицерского корпуса весьма ограничены в тех странах, где офицеры представлены преимущественно выходцами из одной группы населения.  Приверженность традиционным общественным связям в офицерской среде во многом сохраняется. Офицерский корпус может быть достаточно сплоченным, но его единство не является результатом развития секулярных и общенациональных ценностей. Объединение офицеров происходит на основе чувства принадлежности к определенной группе населения и ее исключительности. Когда такие офицеры приходят к власти более вероятно, что они могут способствовать разжиганию этно-конфессиональных конфликтов, проводя политику в интересах определенной конфессии или этнической группы.     Солидарность военных не отличается особой прочностью также и в тех странах, где офицерский корпус представлен двумя и более этноконфессиональными группами общества.    Действительно офицерский корпус более сплочен, чем гражданские политические элиты. Совместное обучение и тренировки, чувство коллективизма, национальная символика, особые функции, равенство взаимоотношений, отделение от гражданских – все эти факторы способствуют относительно высокой степени сплоченности офицерского корпуса. С другой стороны, жизненные ценности офицеров, сформированные в детском и подростковом возрасте, во многом связаны с их этническим, религиозным и земляческим происхождением. Эти ценности частично ослабевают во взрослом возрасте под воздействием новой самоидентификации. В силу своей изолированности от гражданской жизни офицеры менее подвержены влиянию событий, что также снижает их связи с традиционным обществом. Нельзя отрицать и влияние военного опыта на формирование светского образа мыслей и национального самосознания. Однако эти факторы не способны полностью удалить или заместить приверженность офицеров их традиционным ценностям, которые существуют как бы параллельно вновь приобретенным. Когда в стране возникает этнический или религиозный конфликт, офицерский корпус может разделиться по религиозным или этническим принципам. В этом случае прежние связи с традиционным обществом способны перевесить их  профессиональную сплоченность и чувство национальной общности. Например, в Ливане, где мусульманское население численно превосходило христиан, офицерский корпус был практически весь представлен выходцами из христианских общин. В условиях гражданской войны армии удалось избежать участия на чьей-либо стороне. Однако это не помешало мусульманам создать собственные вооруженные формирования. В результате это привело к полной дезинтеграции ливанской армии. Армия, которая в течение 30 лет занимала позицию не вмешательства в межобщинных споры в основном из-за того, что в ней господствовали христиане в условиях, когда христиане господствовали в правительстве, была фактически парализована, когда межобщинные противоречия переросли в гражданскую войну. В тех случаях, когда офицерский корпус носит «смешанный» характер такие факторы как приниженное положение некоторых общин,  их зависть к привилегированным конфессиями, подозрительность и фракционность могут привести к расколу офицерского корпуса в силу присущих ему факторов, связанных с критериями назначений и продвижений по службе. При чем в отличие от гражданской среды в армии с присущей ей дисциплиной, принципом единоначалия, подчиненностью приказам вышестоящих подобные факторы могут иметь куда большую силу воздействия. Возможно ли чтобы повышение и продвижение по службе базировались бы только на критерии личных достоинств и профессиональных качеств чтобы обеспечить пропорциональность представительства. Данная проблема во многом определяется уровнем образования. Представители конфессиональных групп, имеющие среднее и высшее образование поддерживают, как правило, принцип меритократии в качестве основы выдвижения по службе. Те же, чей образовательный статус ниже выступают за систему представительства, поддерживая принцип распределения должностей в соответствии с их долей в составе населения. Использование того или другого принципа противоречит друг другу, затрагивает интересы отдельных офицеров и общины в целом. Поэтому офицеры поддерживают принцип оценки личных качеств и  пропорционального представительства, исходя из общинных представлений. Повышение в звании какого либо офицера за личные заслуги может быть расценено представителями иных конфессий как ущемление их общинных интересов или наоборот  Поэтому правильнее рассматривать офицерский корпус как относительно сплоченный. Нестабильная региональная ситуация и эскалация напряженности в регионе могут также вынудить арабских лидеров использовать армию для нейтрализации движений массового протеста. Отказ армии применить оружие против своих граждан окончательно подорвет баланс власти между гражданскими и военными лидерами.

При этом и те, и другие признают, что ныне  действующая  в  арабских странах  политическая  система  не пользуется среди населения ни авторитетом, ни тем более до­верием, ибо продемонстрировала свою неспособность эффективно управ­лять  общественными  делами  практически  во  всех  сферах. Естественно, военные и армия в целом не могут долгое время оставаться в стороне от этой политической борьбы. Тем более, что армия пользуется достаточно высоким доверием среди всех элементов по­литической системы, так как вооруженные силы яв­ляются наиболее стабильным институтом, выполняющим функ­ции обеспечения безопасности, свободы и независимости наро­дов. Несмотря на то, что авторитет военных тщательно оберегается властью, он может оказаться подорванным в случае возникновения движений массовых протестов, сопровождающихся волной насилия. Тогда правители могут не выдержать испытания соблазном использовать армию в политических спорах, возложив на нее карательно-полицейские функции, и вынуждая к жестким действиям при решении внутренних проблем. В этих условиях существенно возрастает реальная опасность нарушения сложившегося баланса военно-гражданских отношений и, как следствие,  подрыва  существующего статус-кво в регионе, особенно  с учетом отсутствия региональной системы безопасности на Ближнем  Востоке. Значительная часть ближневосточных государств расколота по конфессиональному, этническому, региональному, племенному принципам. Это обстоятельство предопределяет возникновение в них более или менее острых общинных конфликтов. После 1945 г. и до начала 1970-х гг. в странах Ближнего Востока и Северной Африки было отмечено по крайней мере 9 острых конфликтов на этно-конфессиональной основе. Этно-конфессиональные конфликты тесно связаны с конфликтами между различными слоями населения или группами общества по политическим и экономическим причинам.  Так, различные группы общества могут спорить по вопросам о выборе государственной религии, языка, в том числе для обучения в школах, распределения политической власти, бюджетных средств, рабочих мест в госсекторе. Если прежде в силу  неразвитости стран Ближнего Востока социальные конфликты носили преимущественно латентный характер, то в последние годы под влиянием процессов модернизации они стали приобретать все большую интенсивность. Идеологией таких конфликтов нередко становится религия. Процессы глобализации и модернизации политизирует значительные массы населения этих государств и пробуждают их классовые интересы. К тому же для этих стран традиционно характерны этно-конфессиональные конфликты, которые под влиянием внешнего фактора накладываются на классовые противоречия. С учетом  угрозы раскола многих ближневосточных государств  по этническим и конфессиональным признакам в условиях широких гражданских волнений или спровоцированного властью насилия в отношении какой-либо этно-конфессиональной группы велика вероятность  частичной или полной государственной дезинтеграции. Однако, несмотря, на интенсивность подобных конфликтов их результатом не всегда становится насилие. Ряд конфликтов поддаются урегулированию. Согласно практике военных и исследованиям многих ученых-политологов, военные режимы всегда неплохо справлялись с задачей обеспечения национальной интеграции. На практике же опыт военных в предотвращении дезинтеграции государств по этно-конфессиональным признакам не очень хорош. Многие военные режимы установленные в странах с разнообразным этно-конфессиональным составом населения, показали, что военные либо не хотят, либо не могут удержать распространение этих конфликтов. Наоборот, нередко они осознанно или нет, способствовали их развитию. Это приводило в ряде случаев к дезинтеграции общества и вспышкам насилия. Об этом может свидетельствовать опыт военных в Ираке, Судане, Нигерии, Индонезии, Бирме и Пакистане. В результате острых конфликтов в этих странах погибло несколько миллионов человек в тот период, когда у власти находились военные режимы. Успешное решение этих конфликтов во многом зависит от действий политических элит. В свою очередь действия этих элит определяются рядом поведенческих и мотивационных особенностей.

Необходимо признать, что эти конфликты, базирующиеся на сильной групповой солидарности, социально-экономических, культурных различиях, достаточно глубоко укоренены в обществе и общественном сознании. Поэтому было бы наивным полагать справиться с ними в течение нескольких лет. Властям приходится смириться с тем, что эти конфликты продолжают существовать и время от времени обострятся. В свою очередь это ведет к политической нестабильности, а в ряде случаев к эскалации насилия. Поэтому любые шаги по достижению «избыточного» единства не только обречены на провал в таких обществах, но и будут способствовать дальнейшей эскалации конфликта, и, в конечном счете, приведут к полной дезинтеграции общества и государства. Национальное единство также не может быть достигнуто «сверху» путем навязывания различным группам общества традиций, обычаев, верований какой-либо одной религиозной или этнической группы. Таким образом, избежать беспорядков и насилия иногда куда важнее, чем достигнуть высоко амбициозной и нереалистичной задачи «более высокого» уровня национального единства.

Управленческий стиль военных показывает, что они не всегда адекватно воспринимают политические реалии. Они  полагают, что политические, экономические, социальные и культурные параметры на деле менее значимы, чем в теории. Управленческий императив оказывает решающее воздействие на развитие общества и наиболее сложные вопросы можно решить, твердо следуя намеченному курсу. Они нередко считают, что острые этнические им религиозные конфликты можно решать так же как военные и технические – методом «лобовой» атаки, путем силы. К тому же военные особенно остро относятся к проблеме внутренних беспорядков. Такое отношение может быть усилено националистическими настроениями военных. Когда национализм начинает олицетворяться с более высоким уровнем национального единства Существуют разные способы достижения военными такого единства. Они сильно разняться в зависимости от страны. В ряде случаев военные власти издают специальные законы, навязывая ценности одной общины другой части населения, в других используют незаконное применение силы. Какая бы стратегия не применялась военными, конечная цель остается не достигнутой: большая национальная интеграция и политическая стабильность, нежели чем достижение более реалистической цели – избежать масштабных волнений. От действий или бездействия правительства во многом зависит, будет ли достигнут компромисс приемлемый для обеих сторон конфликта. Если же соглашение между конфликтующими сторонами будет достигнуто, вероятность насилия значительно понижается. Удастся ли правящей элите добиться такого соглашения, которое представляет приблизительный баланс интересов, частично зависит от наличия или отсутствия примиренческого поведения. Взгляды правящих элит  сильно разняться по вопросу, что можно считать достойным компромиссом, до какой степени возможно и необходимо договариваться. И степень аккомодации оппозиции.

Военные имеют тенденцию к «пакетному» способу поведения в этих вопросах. Как правило, они рассматривают компромиссы, сделки и сотрудничество с оппозиционными группировками весьма отрицательно. Такие примирительные действия не считаются необходимыми.  К тому же подобные сделки антипатичны лично военным. Примиренчество рассматривается военными как недостойное как признак слабости, недостаток решительности и нервный срыв. Поскольку военные захватывают власть силой и обучены ее применять, то они с большей вероятностью прибегнут к насилию, чем к переговорам и компромиссам. Сделки и компромиссы не очень хорошо знакомая техника поведения военных лидеров. Они скорее могут попытаться установить искусственный этно-конфессиональный баланс. Как это было сделано в Сирии, например. В тоже время военные способны действовать как сравнительно беспристрастные арбитры и посредники. Некоторые ученые полагают, что военная служба, социализация военных, их профессиональный опыт разрывают их традиционные связи с родной общиной  Армия является своеобразным «плавильным котлом» где офицеры обретают общенациональные идентификации и светские отношения вместо групповых взглядов. Приверженность светской идеологии и национальным идеалам служат сильным мотивационным фактором в отношении умиротворения экстремистских взглядов и настроений и способствуют продвижению равных, обще приемлемых  соглашений.

Однако в нынешних условиях Ближнего Востока сложно найти светски ориентированного офицера. В этой связи вероятность того, что военные власти могут быть таким образом мотивированы выступить в роли непредвзятого посредника или арбитра ничтожно мала.

С другой стороны, в тех случаях, когда этнические или религиозные интересы пропорционально представлены в военной среде, приверженность своей общине сохраняется достаточно сильной. Общий военный опыт не может исключить их влияние. Таким образом, два пакета ценностей сосуществуют друг с другом в тех случаях когда этнические и религиозные различия не перерастают в острые конфликты. Иначе противоречия выходят наружу и начинают преобладать традиционные ценности. В этом случае военные уже не могут действовать как беспристрастные арбитры и добиваться согласованных решений. Даже в тех странах, где военные пытаются править с политически нейтральных позиций их деятельность не поддерживается лидерами общины, поскольку военные не обладают достаточной волей или умением убедить их в своих «добрых» намерениях

В Судане, когда к власти пришло правительство генерала Аббуда традиционные этнические, религиозные и региональные противоречия уже вылились в острый  межнациональный конфликт. С одной стороны в конфликте участвовали более светлые по цвету кожи мусульмане-северяне, составлявшие около 70% населения, с другой им противостояли более темнокожие южане, часть которых исповедовала христианство, а другая часть традиционные верования. Северяне были широко  и непропорционально представлены среди наиболее зажиточных слоев населения и властной элиты страны, занимали наиболее выгодные рабочие места в гражданском секторе услуг и современных секторах экономики. При этом арабы часто демонстрировали свое высокомерное отношение к менее «цивилизованным» жителям южных провинций, занятым в основном в сельском хозяйстве и скотоводстве. Предел терпению южан наступил в 1950-х гг. после того как правительство, где большинство мест занимали северяне, назначило арабов на выгодные посты в секторе гражданских услуг на юге страны,, отказавшись соблюдать пропорциональную долю выделения бюджетных фондов на развитие и образование южных районов и отвергло требование южан соблюдать пропорциональность представительства в правительстве (1\3 мест). В последние годы правления гражданских властей в Судане противоречия на расовой и религиозной основе приобрели ярко выраженный характер. Было отмечены спорадические вспышки насилия против официальных лиц – северян, управляющих на юге и мятеж негритянского состава вооруженных сил, выходцев с юга против их начальников офицеровсеверян».

Однако именно в условиях военного правительства этот конфликт перерос в открытую гражданскую войну. Представленный исключительно северянами офицерский корпус наотрез отказался выполнять требования жителей юга. Значительное число арабов было назначено губернаторами южных провинций, на полицейские должности и гражданскими служащими. Ассигнования на развитие и образование направлялись только в северные районы страны. Одновременно военные власти пытались нейтрализовать этно-конфессиональные противоречия и навязать «национальное единство».  Самобытная культурная традиция южан берущая начало в африканской и христианской культурах заменялась арабо-мусульманскими культурными традициями. Эти мероприятия проходили под лозунгом «суданизации». Христианские школы и миссии были закрыты, иностранные миссионеры изгнаны, мечети и медресе строились на юге, а управление по делам религий в основном занималось пропагандой ислама. Арабский язык был объявлен единственным в образовании и управлении. Пятница объявлена выходным днем вместо субботы и воскресенья. Однако эти мероприятия по укреплению национального единства имели совершенно обратный эффект. Спустя два года после прихода к власти военных, большинство южан переселились в соседние страны. В последующие несколько лет началось широкое восстание, которое переросло в гражданскую войну, после того как военные решили, что единственным решением проблемы национальной интеграции является усиление репрессий и проведение силовых акций. Такие действия вызвали сопротивление южан. Когда военное правительство пало в 1964 г. Судан оказался политически дезинтегрированным Второе правительство военных, пришедших к власти в 1969 г. извлекло ряд уроков из провала своих предшественников. Они стали проводить более компромиссную политику и более эффективные подходы к решению проблем единства. Южанам была предоставлена большая федеральная самостоятельность в отличии от концентрации власти на севере, пошли ассигнования на развитие юга, южане получили немало мест в местных органах власти и даже заняли ряд постов в армии и правительстве. После заключения секретного соглашения с лидерами повстанцев в 1972 г. вооруженное противостояние прекратилось.

С момента своего создания в 1947 г. Пакистан столкнулся с серьезной проблемой национального единства. Отличающиеся в этническом и языковом отношении западные районы Пакистана противостояли более населенному востоку страны, населенному преимущественно бенгальцами. Несмотря на существующие этно-религиозные и языковые различия в стране, потенциально чреватые межнациональными конфликтами, их удавалось избегать в период правления гражданских властей в 1947-1958 гг. Частично этого удалось добиться путем пропорционального распределения государственных постов между выходцами с запада и востока. Однако во время правления военных в 1958-1971 гг. эти традиционные разногласия вылились в открытый конфликт переросший в гражданскую войну на востоке Пакистана в результате силовых акций и закончившуюся выделением восточных районов в независимое государство Бангладеш.

Ни до ни после прихода к  власти военных армия не смогла равным образом представлять запад и восток страны. Это объяснялось тем, что еще в период колониального господства англичан формировали местные воинские части, послужившие позднее основой создания пакистанской армии, исключительно из представителей «воинственной расы» проживающих в тех районах Индии, которые впоследствии стали Западным Пакистаном. Доля представителей восточных районов Пакистана в офицерском корпусе, не превышала 5% до и после военного переворота. Процент бенгальцев служивших в ВВС и на флоте не превышал 17 и 10 %, соответственно. Несмотря на постоянные требования бенгальцев изменить данный порядок, армия оставалась вотчиной выходцев из западных провинций. В тоже время в отличие от Судана, пакистанские власти увеличили число бенгальцев на госслужбе, в местных органах власти, так, в 1947 г. в рядах чиновничьей бюрократии не было ни одного бенгальца. Однако в результате выделения им 40% новых мест в органах власти процент выходцев с востока вырос до 24 в 1958 г., а затем и до 34% к 1966 г.. после 8 лет правления военных.  Поскольку армия была практически исключительно представлена выходцами с запада власть была такой же в основном по причинам идентичности. Айюб Хан публично заявил, что его цель сделать страну такой же сплоченной и организованной как и армия. Централизация власти полностью определялась интересами национального единства. Если в условиях гражданской власти бенгальцы составляли приблизительно 1\2 в законодательных  и исполнительных органах власти. то после прихода к власти военных все ключевые посты в государстве оказались в руках выходцев с запада страны. В тоже время 1\2 мест Базовых демократов и Национальной ассамблеи отводилась выходцам с востока. В тоже время эти структуры не играли какой-либо серьезной роли в механизме принятия решений и были призваны сформировать конституционный демократический фасад власти. Такое непропорциональное представительство в реальных органах власти заставило бенгальцев сначала потребовать переустройства страны на федеративных началах, а когда им в этом было оказано, выдвинуть новые требования о создании независимого регионального правительства. Эскалация конфликта способствовала также экономическая политика властей, которые проводилась в ущерб интересам восточных районов. Соображения о равномерном распределении экономических выгод отошли на задний план по сравнению с приоритетом решения задач быстрого экономического развития. В этой связи основные часть бюджетных инвестиций шла в западные районы, в то время как восточные покрывали большую часть необходимых затрат. В какой-то степени это объяснялось тем, что именно на западе страны находилось большое число промышленных предприятий. Производившаяся на востоке сельскохозяйственная продукция отправлялась на экспорт, а на вырученные средства импортировалась необходимые сырье и оборудование для развития промышленности на западе. За первые 5 лет правления военных диспропорция в доходах на душу населения на востоке выросла в половину по сравнению с западом.  В 1965 г. на востоке страны началось спонтанные выступления населения. После этого в восточных районах было объявлено чрезвычайное положение. К 1969 г. требование автономии переросли в требование отставки власти. После этого военные сочли ситуация крайне угрожающей для власти. Айюб Хан передал свои полномочия генералу Яхье Хану – командующему армией. Однако ни закон о чрезвычайном положении, ни армейские патрули не смогли предотвратить серию убийств правительственных чиновников, волнений, поджогов и погромов. После этого военные заявили о намерении передать власть гражданским властям. Однако военные соглашались вернуться в казармы только при условии, что восток не будет требовать статуса автономии, а те представители гражданских элит, которые внушают недоверие военным будут отстранены от участия во власти  В 1970 г. состоялись свободные выборы в национальную конституционную ассамблею. Места были поделены поровну между востоком и западом на основе численности населения. Результаты голосования оказались для всех неожиданными. Авами Лига (партия Авами), чью основу составляли бенгальцы получила практически всю квоту мест для восточных провинций (169 мест). Голосовавшие за представителей запада оказались расколотыми не несколько партий. В результате Авами превратилась в одну их влиятельных политических партий с большинством в парламенте. Выборы также подтвердили требование востока о большей автономности. Однако Яхья Хан так и не дал возможности собраться парламенту. Вопрос о передачи власти гражданским, был также отложен, поскольку генерал выступил против любой автономии. Несмотря на то, что военные в течение 1971 г. продолжали вести переговоры с Авами по вопросу об автономии, они приняли решение сохранить единство путем силы. Армия стала производить аресты лидеров партии Авами. Правительственная войска разрушили большую часть восточных районов, превратив их в зону бедствия и вызвав там гуманитарную катастрофу. Однако силовой вариант сохранения единства оказался безуспешным. Через год бенгальские повстанцы вновь восстали и началась гражданская вона. Позже при поддержке индийской армии они завоевали независимость как Бангладеш .

Поскольку основная опасность для власти заключалась в ослаблении  ее социальной базы, способной сбалансировать влияние военных на режим, арабским правителям приходилось остерегаться непопулярной внешней и внутренней политики, возникновения региональных конфликтов, способных вызвать широкое общественное недовольство и возбудить оппозиционные настроения внутри страны. Массовые народные выступления могли подорвать политический авторитет власти и негативно сказаться на лояльности военных, посеяв в армии и спецслужбах разочарование политикой режима. В Иране во время революционных событий 1978-1979 гг. военные отказались стрелять по демонстрантам.  Накануне революции  офицерский корпус был расколот и деморализован в результате нерешительной политики шаха и  уверенности многих  представителей высшего командного звена армии в неизбежности победы исламской оппозиции. Совершенствование работы спецслужб, в задачу которых входило постоянно следить за обеспечением безопасности режима, могло позволить регулярной армии больше сосредоточиться на решении задач по охране безопасности государства и меньше вовлекаться в политику и  внутри элитную борьбу. Перепрофилирование и модернизация «параллельных» войск, их использование в качестве передового рубежа в борьбе против терроризма и исламских экстремистов дало бы возможность  армии укрепить свой профессионализм и  сконцентрироваться на обороне государства от внешней угрозы. Пока же вооруженные силы остаются надежным средством обеспечения прежде всего внутренней стабильности и сохранения правящего режима. Хотя военных не всегда устраивала такая роль. Нередко это приводило к снижению боеспособности регулярных арабских армий, их недостаточной эффективности в защите государств от внешних угроз.

В результате вооруженные силы выступали как  особая и в определенной мере самостоятельная социально-политическая сила.  Однако в процессе собственной эволюции армия стала приобретать черты довольно замкнутой корпорации с присущими ей общественными   интересами, как правило,  не всегда демократическими. Это вело к созданию авторитарной системы руководства. Утверждение у власти в ряде арабских государств так называемых  «авторитарных режимов», нацеленных на модернизацию, не встречало на первых порах активного противодействия со стороны основной массы населения. Важным инструментом политического контроля над всеми силовыми структурами государства являлась кадровая политика арабских лидеров. Основной ее целью было использование разнообразных методов управления кадрами с тем, чтобы исключить малейшую возможность возникновения в вооруженных силах оппозиции, способной подорвать власть. В результате у руководства вооруженными силами стали преимущественно политически лояльные кадры, особенно во главе тех подразделений, которые могли сыграть ключевую роль в подготовке и совершении переворота. Элитные части в Ираке формировались в основном из суннитских племен, проживавших в родных местах Саддама Хусейна. Такая же практика была и в Сирии, где эти части были укомплектованы алавитами из семейного клана Асадов. С другой стороны, в Египте религия не являлась главным критерием в назначении и повышении.

В Ливане общественно-политическая система предопределила многоконфессиональный характер вооруженных сил. В силу этого армия с большим трудом могла выступать против какой-либо общины или этнической группы. В результате центральное руководство оказалось весьма слабым. Этнические и религиозные группировки контролировали большую часть территории и вели бесконечную гражданскую войну.

Действительно, в регионе Ближнего Востока, где ситуация постоянно находится на грани военного конфликта, роль армии очень высока по сравнению с другими частями мира. Во многих арабских странах военные играют весьма значительную роль во внутриполитической жизни и оказывают большое влияние на деятельность гражданских  властей, особенно в вопросах формирования бюджета и поддержания внутреннего порядка и безопасности. Роль армии в политике стран Арабского Востока и место военных в общественно-политической системе арабских стран всегда имели ряд особенностей, которые с течением времени превратились в своеобразные традиции. С этой точки зрения в истории становления и развития современных национальных вооруженных сил арабских стран прослеживаются несколько важных этапов.  Первые десятилетия после Второй мировой войны на Арабском Востоке ознаменовали собой активное вмешательство армии в политику молодых национальных государств. На фоне подъема национально-освободительной борьбы за независимость значительно усилилась роль военных в арабском обществе. Практически все арабские государства завоевали свою политическую независимость в сложной многолетней борьбе. Успех был во многом обеспечен переходом на сторону националистов армии (Египет, Сирия) или формированием устойчивых и достаточно мощных вооруженных отрядов национально-освободительного движения (Алжир). Армия была сильно политизирована.  Гражданские власти не могли  ее эффективно контролировать. Период 1950-1970-х гг. стал  временем бесконечных военных переворотов.  Военные не ограничивались чисто инструментальной ролью. Власть над армией сосредотачивалась практически в одной точке – руках лидера. Это создавало благоприятные условия для захвата власти вооруженным путем и насильственной смены одного властителя другим. С другой стороны, в этот период армия превратилась в один из наиболее эффективных государственных институтов. А в ряде стран являлась единственным дееспособным органом государственного управления. С известной долей справедливости необходимо признать, что, опираясь на военных, арабские государства добились немалых успехов в укреплении базовых отраслей экономики и создании современных производств.

В 1970-1980-х гг. продолжая играть первостепенную роль в политике, армия, все реже стремилась брать власть путем военных переворотов.  Поэтому начавшийся в 1970-ые годы новый этап развития арабских государств отличался большей стабильностью и прочностью государственной власти при сохранении определяющей роли армии в общественно-политической жизни стран региона. В большинстве арабских стран армия прочно утвердилась в системе государственной власти и могла проводить свою линию через лидера, который, как правило, сам был военным и окружал себя в первую очередь генералитетом. Гражданские элиты были отстранены от управления армией. Силовые министры, если они являлись членами партийного руководства (Сирия, Ирак) по политическому рангу были по существу равны председателю правительства. Общественные организации, трудовые коллективы, творческие союзы и другие элементы политической системы не имели никаких прав в области контроля  над армией. Вместе с тем они были наделены широким кругом обязанностей по ее обслуживанию. Решение о применении армии за рубежом (ввод сирийских войск в Ливан 1976 г., ирано-иракская война 1980-1988 гг.) принимались несколькими наиболее влиятельными членами руководства. Особое положение армии в политической системе арабских стран определялось тем, что она сосредотачивала в своих руках всю полноту гражданской и военной власти. На протяжении нескольких десятилетий вооруженные силы оставались одним из центров власти на­ряду с правящей партией и органами безопасности. Их требования были непреложны для всех. В условиях правления таких арабских лидеров как Хафез Асад, Саддам Хусейн, Хосни  Мубарак, Муаммар Каддафи военные вообще стали ведущей силой, поскольку фактически оказались в под­чинении  одного лица.  С другой стороны, арабские лидеры смогли создать такие вооруженные силы, которые были способны более эффективно обеспечивать внутреннюю безопасность государства и поддерживать стабильность власти.

Однако под влиянием начавшихся в этот период в большинстве арабских стран процессов социально-экономической либерализации группы гражданских политиков во власти научились не только выживать в условиях военных режимов, но и удерживать военных от совершения новых военных переворотов. Началась постепенная, в ряде случаев непоследовательная, зависящая от суммы внешних факторов эволюция характера военно-гражданских отношений в обществе в сторону от режимов абсолютной власти военных к системе военно-гражданских коалиций. Медленными темпами росло влияние гражданских элит на процесс управления. Данное явление было особенно заметным в тех странах, где гражданским лицам принадлежало большинство министерских портфелей (Египет после Г.А.Насера), либо там, где военные в своей деятельности опирались на массовую партию, мобилизуя население на решение поставленных задач (Сирия, Ирак, Южный Йемен). Что же касалось арабских монархий, где армия была традиционно слабо политизирована, указанный процесс происходил на основе патронатно-клиентских отношений и являлся результатом соперничества нескольких военно-гражданских группировок, опиравшихся на финансовую силу и кланово-земляческие связи.

Важным результатом подобных трансформаций стало то, что армия  на Арабском Востоке обрела новую социально-политическую роль – защитника власти, а не как это было прежде, основного ее соперника.

Активизировавшаяся со второй половины 1990-х гг. вовлеченность арабских стран в общемировые процессы глобализации и модернизации происходила на фоне изменения геополитической ситуации на Арабском Востоке. Значительно выросла роль внешних сил в определении направлений развития и судеб отдельных стран и региона, в целом. События 11 сентября 2001 г. привели к усилению военно-политического вмешательства США в дела Ближнего Востока под флагом борьбы с терроризмом, развития демократии и осуществления реформ по западным образцам. Одновременно в арабских странах ускорились процессы смены власти и активизировались попытки изменить характер действующих политических систем. В тоже время многие шаги арабских руководителей в этом направлении отличались крайней противоречивостью, случайностью, и по многим параметрам оказывались несостоятельны. Процесс формирования новых контуров политических систем арабо-мусульманских стран Ближнего Востока  проходит в острой борьбе крупных социально-политических сил  региона, преследующих различные цели, и до сих пор не завершился. Одни, «консерваторы», хотят закрепить авторитарный характер режима вне зависимости от типа государственного устройства (республика, монархия), предполагающий безграничную и бескон­трольную  власть одного лица (президента, премьер-министра, короля, султана) и второстепенный характер прочих элементов политической системы в вопросах управления стра­ной. Другие «косметологи-традиционалисты», выступая за сохранения статус-кво, считают необходимым придать более демократический вид действующей политической конструкции. Есть и те, кого можно условно назвать «реформаторами». Они подразделяются на «эволюционистов», «революционеров» и «умеренных исламистов» в зависимости от характера реформ, их глубины и темпов, природы их социальной опоры. Первые, признавая многочисленные недостатки действующей политической системы, полагают, что их можно устра­нить путем постепенных реформ. Вторые, отвергают в принципе существующий порядок вещей и выступают за полный слом старой системы. Исламские реформаторы,  пользующиеся все большей поддержкой народных масс, стремятся построить по­литическую систему, основанную   на   принципах   сочетания базовых принципов демократии (народо­властия, парламентской демократии, партийного плюрализма, широких прав и свобод человека, коллективности самоуправления) и исламских ценностей. Тем более, что в последнее время активизировались попытки со стороны представителей политических движений ислама проникнуть во властные институты государства, в том числе и в армию. При этом и те, и другие признают, что ныне  действующая  в  арабских странах  политическая  система  не пользуется среди населения ни авторитетом, ни тем более до­верием, ибо продемонстрировала свою неспособность эффективно управ­лять  общественными  делами  практически  во  всех  сферах. Естественно, военные и армия в целом не могут долгое время оставаться в стороне от этой политической борьбы. Тем более, что армия пользуется достаточно высоким доверием среди всех элементов по­литической системы, так как вооруженные силы яв­ляются наиболее стабильным институтом, выполняющим функ­ции обеспечения безопасности, свободы и независимости наро­дов. Несмотря на то, что авторитет военных тщательно оберегается властью, он может оказаться подорванным в случае возникновения движений массовых протестов, сопровождающихся волной насилия. Тогда правители могут не выдержать испытания соблазном использовать армию в политических спорах, возложив на нее карательно-полицейские функции, и вынуждая к жестким действиям при решении внутренних проблем. В этих условиях существенно возрастает реальная опасность нарушения сложившегося баланса военно-гражданских отношений и, как следствие,  подрыва  существующего статус-кво в регионе, особенно  с учетом отсутствия региональной системы безопасности на Ближнем  Востоке.

Действительно, сегодня в условиях «вакуума авторитаризма» создается реальная опасность подрыва существующего военно-политического баланса в регионе. В первую очередь это связано с обострением борьбы за смену власти, эскалацией напряженности в регионе в связи с неурегулированностью палестино-израильского конфликта, нерешенностью иракской проблемы, попытками исламистов проникнуть в армию, вмешательством США в региональные процессы под предлогом ускоренной демократизации региона. Тем более, что в общественном сознании большинства стран Ближнего Востока армия до сих пор  воспринимается в качестве главного гаранта суверенитета и безопасности страны. Являясь важным политическим элементом общественной системы, армия непосредственно участвует во всех социальных процессах и, в конечном счете, объективно влияет на выбор пути развития в соответствии с интересами определенного класса или определенных социальных групп. При этом внутриполитическая роль армии в различных ближневосточных государствах неодинакова и определяется в первую очередь характером политического режима в той или иной стране. Как правило, вооруженные силы арабских стран выполняют двойную функцию. Армия обеспечивает защиту территориальной целостности государства, его суверенитета от внешних угроз. Не менее важна ее роль в качестве гаранта стабильности режима и его охраны от внутренних врагов и оппозиции. Эта функция еще более усиливается в условиях расширяющегося использования (Алжир, Ирак, Йемен, Сирия) вооруженных сил для противостояния террористическим и экстремистским элементам. В условиях роста исламского экстремизма в регионе ближневосточные армии призваны играть более весомую роль в обеспечении внутренней безопасности. Армия по-прежнему служит одной из основных опор светской политической системы ближневосточных государств (за исключением Ирана и Пакистана) и находится в авангарде борьбы с терроризмом.