Москва выступает за скорейшее создание единой делегации сирийской оппозиции для переговоров в Женеве. Об этом заявил во вторник специальный представитель президента России по Ближнему Востоку и странам Африки, замглавы МИД РФ Михаил Богданов по итогам переговоров с заместителем министра иностранных дел Ирана Хосейном Ансари. «В рамках женевского процесса, опирающегося на резолюцию СБ ООН 2254, [обсуждаются] вопросы политические, гуманитарные, — отметил он. — В любом случае астанинский и женевский форматы нацелены на сближение позиций самих сирийцев — делегации правительства Сирии и делегаций оппозиции». «Мы исходим из того, что было бы очень важно, и в данном случае мы хотели бы заручиться поддержкой команды спецпосланника ООН по Сирии Стаффана де Мистуры, налаживать прямой диалог между сирийскими сторонами, — сказал дипломат. — И естественно было бы очень важно создать одну делегацию сирийской оппозиции на базе представителей «московской», «каирской» и «эр-риядской платформ» (Высший комитет по переговорам)». Сразу отметим, что создание единой делегации сирийской оппозиции относится к области фантастики: сирийские оппозиционные группы никогда не объединятся, поскольку и создавались они собственно под разных внешнеполитических спонсоров, и соответственно за столом переговоров они озвучивают позиции прежде всего тех, кто их финансирует, а не свои. Помимо этого, за исключением может быть только «эр-риядской» группы все эти образования не имеют за собой никакой реальной военной силы в самой Сирии и соответственно не могут претендовать на роль реальных и эффективных переговорщиков. Женевский переговорный процесс таким образом превратился лишь в очередной мертворожденный формат, который по сути решает только две задачи.

1. Женева через поведение членов той или иной группы на очередном раунде переговоров демонстрирует нам позицию тех или иных международных игроков в отношении сирийского конфликта
2. Переговоры в Женеве создают иллюзию участия ООН в процессе решения сирийского кризиса. Это в общем-то одно из основных желаний Москвы в рамках всей дипломатической работы на сирийском направлении. Но никакой практической работы в рамках этой площадки не ведется, просто в силу того, что у сторон нет никакого желания договариваться именно в этом формате, который предусматривает геополитические глобальные договоренности о будущей политической архитектуре Сирии. К такому разговору не готовы ни в Дамаске, ни в рядах оппозиции, ни в зарубежных центрах их поддержки. Стороны предпочитают сначала «подморозить» конфликт, дать ситуации успокоиться, и лишь затем возвращаться к темам более глобального характера. То есть во главу угла ставятся конкретные вопросы налаживания жизни в относительном перемирии.  Для практических договоренностей существуют иные форматы, начиная с астанинского и заканчивая двусторонними или трехсторонним. Именно последние в общем-то и доказывают свою эффективность в рамках решения конкретных задач.  Прежде всего это моменты, связанные с объявлением перемирия, организации переселения значительного числа лиц той или иной конфессии из одного района в другой. Или вопросы капитуляции того же Алеппо под условие беспрепятственного выхода из него значительной части боевиков. То есть собственно все те моменты, которые и определяют сейчас динамику развития ситуации в Сирии. Все эти  договоренности достигаются не на переговорах в Женеве, а в рамках двусторонних консультаций, причем зачастую по линии спецслужб России, Сирии, Ирана, Турции. В данном случае дипломаты оказываются за рамками этих процессов. И  астанинский формат представляет собой некий гибрид между переговорами в Женеве и тайными консультациями. Он наиболее приближен и результативен под решение конкретных задач, в том числе создания зон деэскалации, что в реальности означает попытку заморозить конфликт в его нынешнем состоянии с целью мирной передышки и реанимации горизонтальных связей между отдельными частями страны путем восстановления торговых и иных социально значимых связей. При этом попытки дипломатов придать ему формат глобальности путем вброса участникам переговоров каких-то масштабных проектов, например, новой конституции или всеобъемлющих меморандумов тихо заглохли сами по себе. Если хотите «глобализм» был отторгнут  астанинским форматом как некое инородное тело. Другой вопрос заключается в том, что переговоры в Астане вскрыли и хорошо скрываемый турецкой стороной факт того, что доминирование Анкары над оппозицией не является таким уже безусловным, и реальные возможности Турции на этом направлении были сильно преувеличены. И речь идет даже не о том, что Анкара не смогла обеспечить присутствие на астанинской площадке представителей крупнейшей (второй по боевому потенциалу) группировки «Ахрар аш-Шам», без чего переговоры в Астане конечно сильно «просели». Проблема в том, что  вопросы, которые предстоит решать далее в этом формате упираются в тему установления Турцией если не своего монополизма над оппозицией на севере страны в Идлибе, то, по крайней мере, в резком увеличении степени своего влияния. Пока этого нет, нет темы для следующих переговоров. Как можно договариваться о статусе зоны деэскалации в Идлибе, если Анкара не контролирует там основную часть вооруженной оппозиции? Ее контролирует Саудовская Аравия, а она ни на переговоры о будущем Сирии в женевском формате, ни о конституции Сирии в астанинском формате просто не пойдет. Ровно потому, что Эр-Рияду это не надо. Саудовцы добились на сегодня максимум того, что могут: установили максимально возможный контроль над Идлибом с одновременной «подморозкой» конфликта, что им необходимо для перегруппировки сил. Совершенно очевидно, что слова основных международных игроков о том, что статус зоны деэскалации не отменят борьбу с радикальными группами типа «Джебхат ан-Нусры» (переименована в «Тахрир аш-Шам», запрещена в России), являются только словами. Никаких практических механизмов такой борьбы в зонах деэкалации просто нет и быть не может. Нельзя быть наполовину беременным: или зоны эскалации или деэскалации. Все игроки это внутренне понимают и готовы к таким условиям игры. И все последние по времени события с двусторонними согласованными, условно говоря, обменами  населением разных конфессий это общем-то доказывают. Начало этому механизму положила эвакуация боевиков с семьями из Восточного Алеппо, и этот механизм прижился и оказался дееспособным в сирийские реалиях. И нащупан он был далеко не в женевском формате. Отсюда вопрос — а зачем он вообще нужен? Он нужен только для того, чтобы сирийской кризис оставался под «зонтиком» ООН, так как одним из главных постулатов международный политики Москвы в условиях попыток мирового доминирования Вашингтона является приоритет ООН в рамках решения всех локальных конфликтов.