Исламское движение сопротивления (ХАМАС): факторы кризиса

В июне 2017 года исполнилось десятилетие с момента вооруженного захвата организацией радикальных исламистов ХАМАС власти над сектором Газы, изгнания оттуда руководства Палестинской национальной администрации, и превращения анклава в плацдарм регулярных террористических вылазок против Израиля. Но этим аспектом арабо-израильского конфликта для палестинских исламистов дело не исчерпывается – как можно заметить, эта террористическая группировка палестинских арабов сегодня столкнулась с рядом трудно решаемых вызовов – причем, как во внутрипалестинском, так и региональном контексте.

Израиль и ХАМАС

Главным вызовом ХАМАСу является постепенно происходящая смена отношения Израиля к режиму радикальных исламистов в Газе, связанная с насущной для него необходимости пересмотра «политики сдерживания», разные варианты которой применялись к Сектору после ухода оттуда израильтян в 2005 году в рамках плана «одностороннего размежевания с палестинскими арабами» Ариэля Шарона. Ведущим принципом этой доктрины была идея «управления кризисом в Газе без управления Газой», включая отказ Израиля от новой оккупации Сектора, равно как и ведения с ХАМАСом прямых переговоров на его условиях.

Обновленный вариант «доктрины сдерживания» был принят правительством Израиля после выборов в Кнессет 2009 г. с учетом опыта состоявшейся в декабре 2008 – январе 2009 годов операции «Литой свинец» – несравненно более масштабной, чем первая антитеррористическая операция такого рода «Летние дожди», которая прошла в июне-ноябре 2006 года. Новая политика включала поддержание режима ограниченной блокады Сектора, направленного на противодействие контрабанды оружия и материалов для производства боеприпасов, включая ракеты, которыми боевики ХАМАСа периодически обстреливали южные районы Израиля. Но практически не касалась поставок воды, электроэнергии, денежной наличности, лекарств, стройматериалов и предметов гуманитарного назначения, которыми еврейское государство продолжало почти бесперебойно снабжать Газу, ежедневно пропуская через свою территорию сотни грузовиков с товарами для жителей Газы.

При этом новая политика, в отличие от ее первого варианта, предполагала немедленное и «непропорциональное» реагирование на каждую вылазку исламистских боевиков, с проведением, в нужных случаях, интенсивных ограниченных операций и точечных ликвидаций лидеров террористов, в сочетании с моделями экономического, политического и дипломатического давления на правительство ХАМАСа в Газе. Что, в общем, и случилось в августе 2011 года, когда боевики действующих в Газе террористических группировок провели масштабный теракт в районе Эйлата и интенсивный обстрел городов и поселков израильского юга, включая Беэр-Шеву, Ашкелон и Ашдод. Со своей стороны, ВВС Израиля провели ряд успешных операций по уничтожению с воздуха большинства звеньев ракетчиков, мест концентрации и штабов оперативных группировок боевых подразделений террористов, их тренировочных баз, складов и мастерских вооружений, а также ряда туннелей, используемых для контрабанды оружия в Газу из Синайского полуострова. Заставив исламистов просить о прекращении огня и возвращении к прежнему состоянию «неформального перемирия».

Иными словами, от лидеров ХАМАСа, ожидалось следование неким правилам игры: в случае, если они не переходят неофициальную, но четко очерченную «красную черту», они получают определенные гарантии того, что они не станут объектами очередных «точечных ликвидаций», и признание их неформального суверенитета во внутренних делах контролируемого ими Сектора. На практике этот «как-бы суверенитет» означал и ответственность за все, то происходит в Газе с перспективой стать целью «операций возмездия» в случае очередных террористических вылазок из Сектора – кто бы их ни осуществлял, боевики военного крыла самого ХАМАСа, или активисты соперничающих с ним и якобы, неконтролируемых его руководством группировок.

В принципе, для лидеров ХАМАСа, которые были вынуждены принять эти правила как данность, в краткосрочной перспективе такая схема могла бы считаться немалым политическим и дипломатическим достижением – и действительно, была таким на практике. Но уже в среднесрочном и тем более долгосрочном плане это постепенно приводило к инфляции декларируемого лидерами ХАМАСа статуса их движения как «главной силы исламского сопротивления сионистскому врагу». Что ставило под вопрос претензии его вождей на власть в Газе и перехват инициативы на «палестинской арабской улице» у «соглашателей и пособников сионистов», в определении хамасовцев, из  ПНА/ООП, и, что не менее важно, делало их все менее релевантными для внешних доноров.

Естественным выходом из этой ситуации, которая заметно усложнилась с началом «арабской весны», лидерам ХАМАСа виделось обострение конфликта с Израилем, каковое и было ими спровоцировано летом 2014 года. Ответом стала контртеррористическая операция ЦАХАЛа «Несокрушимая скала», по итогам которой военная организация радикальных исламистов в Секторе получила наиболее тяжелый за всю ее историю удар. Причем, за исключением лозунгов, предъявить населению Газы доказательства того, что эти жертвы стали ценой «больших успехов», которые, согласно пропаганде ХАМАСа, он достиг в результате этого конфликта, лидеры группировки пока не в состоянии. Ни одна из поставленных руководством ХАМАСа целей по снятию блокады Сектора и официальному признанию его суверенитета в Газе (включая прямую передачу правительству ХАМАСа финансовых средств, минуя ПНА) не была достигнута. Гражданская инфраструктура, в значительной степени дезорганизованная в ходе конфликта, в основном, продолжает оставаться таковой и поныне, а большая часть имеющихся ресурсов разворовывается или идет на восстановление военного потенциала организации. Пуск которого в ход, спровоцировав новый виток конфликта с Израилем, тем самым, сняв внутреннее напряжение, будет, судя по настроениям в военно-политическом истеблишменте еврейского государства, почти гарантированным концом правления ХАМАСа в секторе Газа.

Наконец – последнее по счету, но отнюдь не по значению – именно в этот момент ХАМАС оказался перед угрозой «пересыхания» последних источников поступления ресурсов извне, причем, при отсутствии надежных альтернатив.

Вызовы региональной дипломатии

Во многом эта ситуация стала итогом серии стратегических просчетов руководства организации, главным из которых можно считать разлад с Ираном, являвшимся до 2011 года главным покровителем и спонсором как правительства ХАМАСа в Газе, так и его зарубежного руководства. Причиной их разрыва стала поддержка ХАМАСом родственных ему группировок исламистских суннитских радикалов, выступивших против сателлита Тегерана – режима Башара Асада в Сирии. Особое раздражение Тегерана и Дамаска вызвало как участие в боях на стороне оппозиции почти двух тысяч человек из живущих в Сирии и политически ассоциируемых с ХАМАСом палестинских арабов, так и попавшая в прессу информация об участии активистов военного крыла группировки, «Бригад Изеддин аль-Кассама», в подготовке бойцов Сирийской свободной армии. (После чего определение «неблагодарный предатель» стало самым мягким из тех, которыми правительственные сирийские СМИ награждали главу политбюро ХАМАСа Халеда Машаля, перебравшегося в начале гражданской войны в Сирии из Дамаска в Доху, как и остальные члены руководства группировки, которые разъехались по различным арабским странам).

Впрочем, довольно скоро выяснилось, что вожди ХАМАСа явно поставили «не на ту лошадь». Расчеты, что Б.Асад скоро разделит судьбу лидеров остальных жестко-авторитарных арабских «президентских» режимов Ближнего Востока, развалившихся в начале «арабской весны», не оправдались. Официальный Дамаск сумел сохранить контроль над столицей и частью территории страны, и даже временами, при поддержке иранского КСИР, подразделений другого сателлита Тегерана – ливанского движения «Хизбалла», шиитских милиций, а затем – и ВКС России, переходить в контрнаступление. А ХАМАС потерял, в лице Ирана, прежнего основного поставщика денежной наличности, вооружений и инструкторов для его боевого крыла.

Расчет на Египет, который появился, было, в связи с приходом там к власти в 2011, по итогам исламистской революции в этой стране, году режима «Братьев-мусульман» (палестинским филиалом которых, в сущности, и является ХАМАС), рухнул уже два года спустя. Когда массовые протестные акции и организованный в июле 2013 года военный переворот привели к свержению президента-исламиста Мухаммеда Мурси и правительства Партии свободы и справедливости — политического крыла египетских «Братьев-мусульман».

Организатор переворота и новый «светский» президент Египта генерал Абдель Фаттах ас-Сиси с момента прихода к власти проводил выраженный курс политической и территориальной изоляции режима ХАМАСа в секторе Газа, который по его (надо сказать, вполне обоснованному) мнению был ресурсным центром действующих на египетском Синайском полуострове террористических сетей радикальных исламистов. В силу чего блокада границы Сектора со стороны Египта была по многим параметрам существенно более жесткой, чем режим блокады со стороны Израиля, направленного, как отмечалось, на противодействие контрабанде вооружений, но почти не затрагивающего гражданскую сферу.

Надежды на президента Турции Р.Т.Эрдогана, чей режим в глазах многих наблюдателей выглядит турецкой версией «Братьев-мусульман», и который в рамках своей внешнеполитической стратегии доминирования Турции в районах, ранее входивших в состав Османской империи, сделал заявку на символически значимый в арабо-исламском мире статус патрона палестинских арабов, также не оправдались. Р.Т.Эрдоган долгое время настаивал на прекращении блокады сектора Газа со стороны Израиля в качестве условия нормализации отношений с Иерусалимом, резко ухудшившихся после поддержанной Анкарой в 2010 году резонансной антиизраильской провокации (т.н. «флотилии свободы»), но снял это требование, когда понял, что конфронтация с Израилем приносит ему больше издержек, чем выгод.

В итоге Р.Т.Эрдоган предпочел «сделать хорошую мину при плохой игре», удовлетворившись вместо выполнения Израилем требования «немедленного снятия блокады» Газы его согласием на «особую роль Анкары в улучшении гуманитарной ситуации» в Секторе, получив тем самым возможность заявить, что «Сектор разблокирован». Не случайно, этот шаг, как мы отмечали, был расценен лидерами ХАМАСа как «нож в спину со стороны турецкого союзника». Действительно, обещанных стратегических инвестиций Турции в экономику Газы за прошедшие три года не случилось. А гуманитарные товары – продовольствие, текстиль, детские игрушки и т.п. – которые согласно достигнутой договоренности, Турция спорадически поставляет в Газу, разгружаются не в самом секторе, а в порту израильского города Ашдод, где они досматриваются и транспортируются в Газу, теряясь в массе товаров, которые Израиль поставляет в Сектор и так. А в сухом остатке баланса интересов и издержек ХАМАСа осталось лишь раздражение египтян вмешательством в дела Газы турецких конкурентов Египта за региональную гегемонию, ухудшившее и без того сложные отношения Каира с лидерами организации.

Последним ударом стало резкое сокращение финансовых траншей со стороны Катара, который, было, выдвинулся на роль главного донора-распорядителя режима ХАМАСа в Газе, и даже какое-то время конкурировал с другими соискателями этой роли, но которому сегодня оказалось явно не до ХАМАСа.

О стратегической переориентации ХАМАСа с Тегерана на Доху, приютившую политбюро группировки после ее конфликта с официальным сирийским режимом, заговорили в еще октябре 2012 года, когда эмир Катара Хамад первым и последним из глав государств совершил официальный визит в сектор Газа. Но разрекламированный тогда «прорыв политической и экономической блокады», о которой объявил глава правительства группировки в секторе Газа Исмаил Хания и представленный эмиром проект масштабной реконструкции разрушенной инфраструктуры Сектора остались фигурами речи. Согласованные в 2012 году катарские поставки в Газу через переход «Рафах» на египетской границе потребительских товаров, стройматериалов и продукции «двойного назначения» из запрещенного Израилем списка прекратились со свержением в Каире режима «Братьев-мусульман». Обещания увеличенной помощи Катара Газе, о которых объявили в окружении эмира после операции «Несокрушимая скала» 2014 года, также не были реализованы тогда, и не факт, что будут выполнены в ближайшем будущем.

Ибо Доха вынуждена решать более актуальные для себя проблемы изоляции в арабском мире. Гегемонистские интересы Ирана, особенно в перспективе «ядерного зонтика», к получению которого Тегеран, по мнению экспертов, серьезно приблизился в результате достигнутого им, при поддержке прежней администрацией США, соглашения с группой «5+1» (постоянные члены СБ ООН плюс Германия), воспринимается Эр-Риядом и его союзниками в суннитском мире в качестве нарастающей экзистенциональной угрозы. Соответственно усиливается и их беспокойство  партнерством Катара с Ираном и его сателлитами – режимом Б.Асада и в Сирии и ливанской «Хизбаллой», причем «точка их терпимости» в этом отношении была пройдена как раз в этом году. Так, в опубликованном 5 июля с. г. совместном коммюнике КСА, ОАЭ, Египта и Бахрейна содержится резкая критика негативной реакции Катара на требования снизить уровень контактов с Ираном и разорвать сотрудничество с «Братьями-мусульманами».

По данным СМИ, именно политическая и финансовая поддержка Катаром ХАМАСа создал кумулятивный эффект давления на эмират со стороны других аравийских монархий, уровень которого власти эмирата более не смогли игнорировать. В итоге шестеро высокопоставленных членов политического бюро группировки были вынуждены покинуть Доху и перебраться в Ливан, а тема стратегического партнерства Катара и ХАМАСа на этом этапе стала неактуальной.

Политический реверс – шансы и издержки

Логично, что лидеры ХАМАСа в какой-то момент стали прилагать  интенсивные усилия для восстановления отношений с Тегераном, но и этот процесс все еще идет крайне непросто – несмотря на очевидный интерес иранцев вновь обрести важный плацдарм на побережье Средиземного моря и продвинуть как можно южнее дугу своего влияния в тылу суннитского мира. Главным камнем преткновения остается сирийский кризис, противоречия позиции ХАМАСа в отношение которого тоже никуда не делись.

Так, о намерении восстановить отношения с официальным Дамаском лидеры палестинских арабских исламистов заявили еще в марте 2015 года. В опубликованном тогда же интервью ливанской газете Daily Star, представитель бюро ХАМАСа в Бейруте Раафат Мурра (Raafat Murra) решительно отрицал, какое бы то ни было отношение ХАМАСа к попыткам вооруженного свержения режима Б.Асада. Хотя бы потому, что военного присутствия ХАМАСа в Сирии и соседних арабских странах, якобы, не существует. (Не потрудившись объяснить, как это утверждение согласуется с опубликованным за месяц до интервью призывом одного из ключевых фигур руководства группировки, Махмуда аз-Захара, к членам военного крыла ХАМАСа «Бригады Изеддин аль-Кассама» активизировать атаки против Израиля со своих баз в Сирии и Ливане). По словам Мурра, у его движения нет, и не было существенных разногласий с Башаром Асадом. Равно как и разрыва или враждебности в отношениях с воющим на стороне Асада другим иранским сателлитом – ливанским шиитским движением «Хизбалла». А все, что было сказано или заявлено по поводу ситуации в Сирии лидерами группировки, согласно тому же источнику, не выходило за рамки «утверждения права арабских народов требовать удовлетворения их законных социальных, политических и гражданских интересов»

Однако ушедший было в тень, но до конца не исчерпанный конфликт бывших патрона и клиента вновь достиг точки кипения в декабре прошлого года, когда после захвата города Алеппо (Халеб) войсками, верными Б.Асаду, частями «Хизбаллы» и шиитскими милициями, члены руководства ХАМАСа обвинили этих иранских «прокси» в геноциде местного суннитского населения. В ответ в Тегеране пригрозили полным сворачиванием всех видов помощи ХАМАСу в пользу, как выразился член Комитета по внешней политике и национальной безопасности парламента ИРИ, Хешматолла Фалахатпише (Heshmatollah Falahatpisheh) «естественных альтернатив», таких как давний конкурент ХАМАСа в Газе «Исламский джихад».

Последняя по времени попытка палестинских исламистов вернуться к прежним правилам игры, была предпринята после победы на выборах хамасовского руководства проиранской фракции (включая нового главу правительства Газы Яхью Синуара, Салаха аль-Арури и других). Первые индикаторы перемен появились в мае 2017 г.: выходящая в Лондоне саудовская газета «Аш-Шарк аль-Аусат» сообщила о прошедшей в Бейруте встрече высокопоставленных представителей ХАМАСа с представителями руководства «Хизбаллы» и иранского КСИР, где, по данным газеты, со ссылкой на палестинские источники, и было достигнуто предварительное соглашение о возобновлении финансового и военного сотрудничества с Ираном.  По данным мировых СМИ, формализация этих соглашений и была целью состоявшегося в начале августа с. г. визита в Тегеран делегации группировки во главе с членом ее политбюро Иззатом аль-Ришк  (Izzat al-Rishq). Где вместе с другими высокопоставленными руководителями группировки — Салехом аль-Арури   (Saleh al-Arouri), Захером аль-Джабарин (Zaher al-Jabarin) и иными он принял участи в инаугурации избранного на второй срок Президента ИРИ Хасана Роухани. Показательно, что именно со встречи Иззата  аль-Ришка и тогдашнего министра иностранных дел Ирана Али Акбар Велаяти, ныне – советника по внешнеполитическим делам духовного лидера ИРИ аятоллы Али Хаменеи – в 1991 году начались отношения тесного партнерства Ирана с ХАМАСом. И новая встреча двух политиков 26 лет спустя, вновь, как надеются лидеры группировки, вернет им прежнюю устойчивую и щедрую поддержку Ирана.

Впрочем, и эти тенденции, по мнению обозревателей, не следует пока переоценивать. «Религиозно-секторальная структура Ближнего Востока, — правомерно замечает бывший обозреватель по иранским делам телеканалов «Аль-Джазира» и ВВС Али Хашем, — делает для лидеров ХАМАСа попытку убедить своих суннитских последователей положиться на шиитский Иран непростой задачей. Не менее сложно и Ирану доказать как своим союзникам, так и собственным элитам, что выдать новый кредит доверия ХАМАСу есть такая уж хорошая идея». Так или иначе, наученные горьким опытом, иранцы пока не спешат совершать массированные инвестиции в гражданскую инфраструктуру Сектора, что крайне важно для выживания режима ХАМАСа, а их возобновившаяся военная помощь обусловлена выполнением ХАМАСом ряда условий, призванных доказать релевантность группировки оперативным и стратегическим целям Тегерана.

В этой связи, объяснимо стремление лидеров группировки запастись альтернативными вариантами выхода из дипломатической изоляции. Некоторые из них не лишены оригинальности, но при  наличии встроенного противоречия друг другу они могут легко обвалить эту стратегию. Одним из предпринятых в этой связи нетривиальных шагов ХАМАСа, был эксперимент их союза с Мухаммедом Дахланом, о чем мы подробно писали в предыдущей статье.[1] Этот бывший «сильный человек» Газы, в прошлом – член руководства ФАТХа/ООП и близкий союзник главы ПНА Махмуда Аббаса, а затем – его главный и политический противником, бежал из Сектора после  исламистского переворота 2007 года в Рамаллу, а затем, после тяжелого конфликта с М.Аббасом и его кланом – в Дубай. И именно он, используя свои тесные связи в Каире и Абу-Даби, мог бы, как надеялись в руководстве группировки, в обмен на допуск к административной власти в Секторе, создать точки соприкосновения между руководством ХАМАСа и некоторыми из лидеров стран «умеренного суннитского блока».

Впрочем, данная схема, решая краткосрочные оперативные проблемы режима исламистов в Газе – прежде всего, выход из возникшего, благодаря финансовым санкциям, наложенным на Сектор Махмудом Аббасом,  наличием энергетического кризиса, острота которого была частично снята оплаченными ОАЭ поставками горючего из Египта – может породить для палестинских исламистов новые сложности. Например, вновь подорвать с трудом достигнутое хрупкое доверие Ирана, причем, в отсутствии гарантий со стороны суннитских режимов по обеспечению дипломатического, экономического и физического выживания режима ХАМАСа.

Другим ходом лидеров ХАМАСа стало использование  оставшихся у него рычагов влияния на израильских арабов, в попытке «разогреть» случившийся в июле с. г. конфликт вокруг Храмовой горы в Иерусалиме. Смысл этих действий, которые стали «репликой» спровоцированной ХАМАСом волны ножевых терактов зимой 2015-2016 годов, был, как мы отмечали, в демонстрации старым и новых потенциальных спонсорам в том, что группировка остается серьезным фактором на «палестинской арабской улице», который  не стоит игнорировать. В каком-то смысле этот ход удался, но издержки «расконсервирования» ячеек последователей ХАМАСа внутри «Зеленой черты», тут же попавших под удар израильских спецслужб, превосходили реальный выигрыш.

Таким образом, если о кризисе самой идеи политического исламского фундаментализма в палестинской арабской среде говорить пока рано, у конкретного институционального оформления этой идеи – террористического режима радикальных арабских исламистов в Газе, вариантов останется не слишком много.

 

[1] Владимир (Зеэв) Ханин, «Вначале Газа? Фактор М. Дахлана в палестинской арабской политике», Институт Ближнего Востока, 15 августа 2017

62.89MB | MySQL:102 | 0,564sec