Турция является последовательной защитницей прав мусульман за рубежом и претендует, по крайней мере до событий «арабской весны» так было, на то, чтобы называться самым громким голосом исламского мира в странах Запада. В этом смысле до 2011 года у Турции было большое конкурентное преимущество – в глазах Запада страна с полным на то основанием претендовала на то, чтобы стать моделью для новых демократий региона Ближний Восток и Северной Африке. О приеме в ряды Европейского союза, понятное дело, серьёзной речи и в лучшие годы не шло, но у турецких успехов было немало поклонников, а у самой Турции – западных сторонников, считающих эту мусульманскую, но демократическую, азиатскую, но вместе с тем и европейскую страну удобной площадкой для диалога с исламским миром. По понятным причинам, на это не могла претендовать ни хранительница двух святынь — Саудовская Аравия с «Аль-Каидовским» шлейфом, ни гиперактивный Катар с его «Братьями-мусульманами». В 2017 году ситуация в Турции видится кардинально иной.
Во-первых, Турция изрядно подрастеряла свою аудиторию на Западе. Потеря страной своего главного партнёра по диалогу и торгово-экономического контрагента в ЕС – в лице Германии – тяжелый урон для западного вектора турецкой политики. Сюда же добавляем турецко-американские отношения, которые сложно назвать как ранее «образцовым партнёрством» без ближайших и среднесрочных перспектив их восстановления. Турция, как в период «холодной войны», не является важнейшим партнёром НАТО в регионе и не смогла найти для себя новой идентичности. Во многом, происходящее связано с образом лично президента страны Р.Т.Эрдогана на Западе. А при отсутствии готовности главных политических и экономических центров на Западе тебя выслушивать – на роль эффективного переговорщика Турции сложно рассчитывать.
Во-вторых, страна находится в периоде кардинальной политической трансформации – перехода от парламентской к президентской республике и уже сейчас исподволь начата подготовка к президентским и парламентским выборам осенью 2019 года. Параллельно вовсю идут судебные процессы над членами так называемой «террористической организации Фетхуллаха Гюлена», отвлекая на себя значительный административный ресурс. Отдельно можно сказать и про непростую экономическую ситуацию, характеризующуюся сузившимся полем возможностей для бизнеса как внутри страны, так и за её пределами. Последнее следует считать издержками ошибок, допущенных в сфере внешней политики.
В-третьих, невзирая на чудовищность событий, происходящих в Мьянме, гуманитарная катастрофа грозит потонуть в прочей повестке. Помимо упомянутого уже выше, допустим, затяжной и не прекращающейся в последние недели ни на день словесно-дипломатической баталии с Германией ( в фокусе внимания турецких СМИ), есть безусловная международная тема №1, которая не может не находиться в центре – это северокорейский кризис, чьи, риски и угрозы для мирового сообщества куда как выше, чем трагедия отдельно взятого братского народа в далекой от Турции Юго-Восточной Азии. И, разумеется, сирийская гражданская война вкупе с жизненно важной для Турции курдской проблематикой.
Подводя черту: то, что наблюдается, а именно – потеря Турцией голоса на международной арене ( которую турецкое руководство не слишком успешно пытается компенсировать громкостью делаемых заявлений), исключительная занятость турецкого руководства перетряской страны и борьбой с заговорщиками, поддерживаемыми «мировым закулисьем», а также в целом насыщенность международной повестки значимыми событиями по всему миру (главное из которых – ядерная «гиперактивность» КНДР на фоне протестов международного сообщества), приводит к ситуации, когда Турция не демонстрирует прежней высокой активности по защите зарубежных единоверцев.
Заявления Р.Т.Эрдогана относительного того, что вопрос будет им самым серьёзным образом обсуждаться 19 сентября этого года на заседании Генеральной Ассамблеи ООН, и в стенах Организации исламского сотрудничества, где Турция в настоящее время председательствует, выглядят, если называть вещи своими именами, весьма дежурными и не идут ни в какой сравнение с активностью по вопросу Мьянмы других мусульманских стран, включая, допустим, Саудовскую Аравию и Индонезию. Не говоря уже о всплеске несанкционированной протестной мусульманской активности в самой России, как в Чеченской Республике, так и в Москве – перед зданием посольства Мьянмы.
Понятно, что у Мьянмы нет своего посольства в Турции, а контакт идет через Египет (Турция открыла свое посольство в Мьянме относительно недавно в 2012 году и только-только началась турецкая дипломатическая активность – глава турецкого МИДа посещал страну в 2012, 2013 и 2016 годах), но с другой стороны Турция не связана никакими значимыми экономическими интересами со этой страной. Товарооборот между двумя странами в 2015 году составлял около 38 млн долларов.
И в этом смысле у Турции были полностью развязаны руки на то, чтобы попробовать инициировать серьёзную волну и по факту, далеко выходящему за рамки столь излюбленной ей «исламофобии» и ношения или неношения женщинами мусульманского платка на европейских улицах. Чего, собственно, не произошло и что можно считать свидетельством понижения де-факто роли Турции, невзирая на её формальный статус, в международной мусульманской повестке. Впрочем, вряд ли происламское руководство страны с этим готово просто так смириться.