Несколько высказываний, озвученных арабскими лидерами в сентябре и октябре с. г. позволяют заключить, что имевшие место в последние несколько лет позитивные подвижки в отношениях Израиля с умеренными суннитскими государствами региона Ближнего Востока, которые стороны все же старались не афишировать, могут перейти в открытую стадию.
Внешние прризнаки
Одним из них был ряд заявлений президента Египта Абдель Фаттаха ас-Сиси, с которым премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху встретился 19 сентября на полях сессии Генаральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. По данным СМИ, в ходе этой первой, с момента вступления А.Ф.ас-Сиси в должность в 2014 году, публичной (после серии секретных контактов) встречи двух лидеров, были акцентированы ряд аспектов дипломатической координации и тесного партнерства Израиля и Египта в сфере безопасности, которые прежде в Каире предпочитали не предавать гласности. Четыре дня спустя с трибуны ГА ООН знаковое заявление сделал министр иностранных дел Саудовской Аравии Адель аль-Джубейр, прямо заявивший, что его правительство «не видит причин для продолжения арабо-израильского конфликта — самого старого в регионе».
Дальше всех пока пошел король Бахрейна, Хамад бен Иса аль-Халифа, который в сентябре 2017 года на мероприятии по сбору пожертвований, проведенном в Центре Симона Визенталя в Лос-Анджелесе в присутствии высокопоставленных представителей ряда других ближневосточных государств, выступил с публичным осуждением арабского бойкота против Израиля.
Первые признаки того, что прежние тайные контакты между Иерусалимом и Манамой, продолжавшиеся несмотря на сворачивание из-за «интифады Аль-Авса» 2000-2003 гг., имевшихся в середине 1990-х гг. официальных отношений, вновь готовятся стать явными появились в прошлом году, когда Бахрейна шейх Халид бен Ахмед аль-Халифа вызвав немалый шум в арабских СМИ и социальных медиа, публично выразил официальные соболезнования Израилю по поводу смерти бывшего президента еврейского государства Шимона Переса. В марте 2017 года Манаму впервые посетила израильская делегация, принявшая участие в проходившем там конгрессе ФИФА, причем президент футбольной ассоциации Бахрейна, шейх Али бен-Халифа аль- в интервью местной газете al-Bilad не скрыл, что визит трех израильтян в королевство является частью «более широкой картины» отношений.[1]
Оценивая нынешние перспективы, король Бахрейна дал понять, что его страна намерена нормализовать де-факто отношения с еврейским государством уже в следующем году, полагая, что этому примеру последуют и другие арабские страны Персидского залива. А пока — правительство королевства объявило о готовности существенно ослабить ограничения на въезд израильтян в Бахрейн и посещения гражданами Бахрейна Израиля.
Понятно, что находясь в капкане своей многолетней про-палестинской риторики, и соответствующим образом сформированного общественного мнения своих стран, все эти арабские лидеры оформили свои высказывания дежурными декларациями солидарности с палестинскими арабами и заверениями о том, что условием окончательного урегулирования отношений с Израилем является «справедливое решение палестинской проблемы на основе принципа двух государств для двух народов» и принятия Израилем «арабской мирной инициативы». И все же, уже в упомянутых высказываниях можно наблюдать вполне ощутимые подвижки умеренных суннитских ближневосточных режимов в сторону адаптации этой инициативы, выдвинутой еще 15 лет назад Саудовской Аравией от имени Лиги арабских государств и содержащей однозначно неприемлемые для Израиля условия, к параметрам американо-израильской программе «регионального мира».
Эта программа была предложенной в ноябре 2014 года тогдашним главой МИД Израиля Авигдором Либерманом, ныне занимающим пост министра обороны, и элементы которой примерно с середины 2015 года стали частью внешнеполитической повестки дня правительства Биньямина Нетаньяху. А после прихода к власти новой республиканской администрации США Д.Трампа, стали де-факто элементом новой ближневосточной доктрины Белого дома. Как мы уже не раз отмечали, смысл этой концепции состоял в замене прежней формулы «достижение палестино-израильского мира как условие урегулирование отношений Израиля с арабскими странами» на противоположную идею. А именно, первоначальную нормализацию отношений с ведущими арабскими государствами, и уже в этом контексте — решение проблемы палестинских арабов, чьи иррационально-завышенные требования к Израилю, в этой ситуации становятся достаточно вторичными в контексте намного более общих региональных интересов сторон – и уже в силу этого предметом неизбежного компромисса.
Собственно, на это новое понимание похоже, и намекнул король Бахрейна Хамад бен Иса аль-Халифа в беседе с главой Центра Симона Визенталя равином Марвином Хайером, излагая «свое видение нового Ближнего Востока, базирующегося лишь на принципах экономических интересов, уважения прав человека и борьбы с экстремизмом». И подобные подвижки, надо полагать, имел в виду и премьер-министр Биньямин Нетаньяху, который выступая 6 сентября 2017 года в МИДе на мероприятии в честь Нового еврейского Года (Рош ха-Шана) сообщил, что «отношения Израиля с суннитскими арабскими государствами сегодня складываются лучшие, чем когда-либо в истории страны, включая период, когда мы [израильтяне] подписывали с ними соглашения». И намекнул, что «на практике кооперация в различных сферах и на различных уровнях еще не стала явной». Более того, улучшение отношений с арабским миром, по словам премьер-министра, происходит несмотря на «достойные сожаления нежелание палестинцев изменить свои [иррациональные] условия для достижения политического урегулирования».
«Сверхновый Ближний Восток»
Понятно, что процесс пошёл не потому, что в отношении радикальных арабских националистов, консерваторов-традиционалистов арабских монархий, и тем более исламистских радикалов к евреям и сионизму произошел позитивный переворот. Причиной стала новая региональная ситуация и существенно более актуальные вызовы, перед лицом которых оказались умеренные прозападные суннитские режимы Ближнего Востока, вызвавшие необходимость радикальной перестройки их отношений с Иерусалимом.
Многие из тех, кто воспринимали начавшееся в середине декабря 2010 и почти мгновенно охватившее арабский мир политическое цунами «арабской весны» как начало долгожданного процесса социальной, экономической и политической модернизации арабо-мусульманских стран Ближнего Востока, с разочарованием наблюдали ее переход в «исламскую зиму», уже считанные месяцы спустя. Последние надежды на то, что речь идет об издержках процесса, инициированного молодым поколением арабов, жаждавшим обеспечить своим народам экономическое процветание и демократическое устройство, что в конечном итоге приведёт к сокращению отставания арабского мира от западных стран, рухнули с началом в 2014 году нового политического «сезона».
Его профессор Тель-Авивского Университета Эяль Зиссер не без грустного юмора обозначил как «лето ИГИЛ» (прежнее название запрещенного в России «Исламского государства») выход на политическую арену региона экстремистских группировок, типа ИГ и ему подобных салафитских движений. На чьем фоне прежние радикалы типа «Братьев-мусульман» или «Хизбаллы» стали смотреться чуть ли не умеренными прагматиками. От себя добавим, что возвращению этих надежд не слишком способствует последовавшая за этим «ближневосточная осень» великих держав, занявшихся – хотели они того или нет – геополитическим переделом Ближнего Востока, ровно через 100 лет после известных соглашений Сайкса-Пико. Разумеется, в несколько ином составе и в меняющихся комбинациях с региональными центрами силы.
Израиль, единственная в регионе страна с устойчивым либерально-демократическим режимом западного типа, являлся одним из очень немногих, или вообще единственным государством региона, которое все это время было чаще зрителем, чем участником этой «пьесы» революционных «времен года». Поддерживая свою репутацию «виллы в ближневосточных джунглях», Израиль и в этот период сохранял набранную в 90-х годах прошлого и «нулевых» годах этого века социально-экономическую динамику, которая позволила ему завершить свое превращение в один из ведущих мировых центров инноваций и технологических разработок (the start-up nation). И по доходу на душу населения, «индексу человеческого развития», темпам роста ВВП, сокращения безработицы и снижения инфляции, а также привлекательности внутреннего рынка для зарубежных вкладчиков, и другим параметрам, которые дали занять вполне почетные места в первой и второй десятке наиболее развитых стран мира.
Это не значит, что в Иерусалиме с посторонним равнодушием наблюдали за разрушением, пусть, в основном и враждебных или недружественных ему, но привычных и, на фоне охватившей ближневосточные общества нынешней волны радикализма, относительно умеренных арабских режимов, способных, или хотя бы заинтересованных худо-бедно сохранять баланс сил в регионе. Напротив, он прилагал заметные усилия для купирования процессов, способных поставить под вопрос эффективность сложившегося в прошлые годы «потенциала устрашения» противников еврейского государства. Характерно, что и большинство сил, вовлеченных в пересекающиеся витки противостояния на Ближнем Востоке, нередко демонстрировали готовность, в обмен на невмешательство Израиля в эти конфликты, «не замечать», или беспрецедентно сдержанно реагировать на ограниченные действия ЦАХАЛа и израильских спецслужб.
Очевидно, что сегодня этих субъектов занимают существенно более актуальные для них линии противостояния и конфликтов – арабов с персами и турками, и мусульман-суннитов против мусульман-шиитов. Причем, по кардинальному для них вопросу о том, кто будет управлять каждой из стран с мусульманским большинством, и кто будет доминировать на Ближнем Востоке – прекрасно понимая, что у Израиля подобные заявки и амбиции отсутствуют.
Собственно, именно это имел в виду король Бахрейна Хамад бен Иса аль-Халифа, когда, принимая в Манаме американского раввина Марка Шнейера, выразил уверенность в том, что вскоре между Израилем и арабскими государствами будут установлены дипломатические отношения. Поскольку «умеренные арабские государства и Израиль разделяют взгляды в отношении иранской угрозы и ливанской террористической организации «Хизбалла»». И очень рассчитывают в этом смысле на поддержку Израиля, который, по его словам, «не угрожает нашей безопасности и не строить против нас заговоров, как, безусловно, поступает Иран».
Очевидно, что стратегия выживания ближневосточных монархических и авторитарных «президентских» режимов в новых условиях имеет мало общего с их историческим противостоянием с еврейским государством. Так, согласно характерному заявлению бывшего секретаря Лиги арабских государств (ЛАГ) Амра Мусы, сделанному в марте 2012 года, интерес арабов-суннитов в современную эпоху состоит в том, чтобы не допустить ситуации, когда «арабский Ближний Восток будет управляться Ираном или Турцией». Та же идея была им озвучена в обширном интервью общеарабскому еженедельнику The Arab Weekly пять лет спустя. «Большинство населения Ближнего Востока – это арабы, которые никогда не скажут «да, господин» (yes, sir), Турции или Ирану. Даже если поручение «навести порядок» в регионе они [Иран и Турция] получат от Москвы и Вашингтона. У нас есть свои лидеры, такие как саудовцы и египтяне, и они найдут правильный путь к решению [наших арабских] проблем».
Как можно заметить, эти высказывания, произнесенное на пике «арабской весны» и на исходе ее кризиса, не имели почти ничего общего с прежними мантрами этих кругов об угрозе «захвата сионистами власти в регионе». На самом деле ни в том, ни в другом случае А.Муса, символ и идеолог «старого панарабского национализма», краеугольным камнем которого исторически было противостояние с евреями и «новыми крестоносцами», даже не упомянул Израиль или арабо-израильский конфликт. Естественно, традиционно подозрительное, неприязненное или откровенно враждебное отношение к еврейскому государству со стороны режимов и движений, многие годы с трудом мирившихся с его присутствием на Ближнем Востоке, или не готовых признать его права на существование в принципе, тоже никуда не делось. И, как и в прошлом, дефицита дежурных лозунгов об «Израиле как главной угрозы арабо-исламскому миру», также не наблюдается – равно как и нехватки стандартных обвинений, в «работе на интересы сионистского врага», которыми обмениваются противоборствующие в нынешнем витке конфликта стороны.
Произошло иное: «арабская весна» и «исламистская зима» сделала очевидным факт, который Израиль настойчиво, но ранее без особого успеха, пытался ввести в официальный международный дискурс: арабо-израильский конфликт, на самом деле находится на глубокой периферии сложного сплетение общинно-племенных, этно-национальных, внутри- и межрелигиозных и социально-классовых противоречий, и проблем региона. В итоге конфронтация с Израилем, пожалуй, впервые за 70 лет вооруженного арабо-израильского противостояния для подавляющего большинства вовлеченных в нынешний региональный конфликт субъектов реально оказалась на глубокой периферии их приоритетов.
Израиль, в новой региональной ситуации, мог не просто предложить способ снятия раздражающей и дестабилизирующей регион палестинской проблемы, но превращался в ультимативный фактор выстраивания оптимальной конфигурации региональной безопасности. Причем, уже имеющийся механизм неформального сотрудничества с Израилем в сфере получения от него критически важной информации и технологий безопасности, в свете нынешнего уровня угроз, с которыми сталкиваются прозападные суннитские режимы, является уже явно недостаточным. И требует если не формальной демонстрации де-факто союзнических отношений – это, судя по всему, если и случится, то не скоро – то, по крайней мере, перехода партнерства в более продуктивную, и неизбежно – боле открытую стадию.
Показательно, что некоторые арабские лидеры, заявляя о своих контактах с Израилем, в этой ситуации готовы даже принять риск общественного недовольства этими шагами – особенно в такой стране как Бахрейн, где суннитская верхушка управляет шиитским большинством. В то время как большинство арабских стран Персидского залива и Магриба пока предпочитают не торопить события.
Тем не менее, эту динамику их поведения сегодня определяют не столько личные симпатии или эмоциональный склад арабских лидеров, сколько изменившиеся правила ближневосточной игры, которую определяют если и не вполне новые, то резко усилившие свое значение факторы. Это, как отмечалось, распад национальных государств региона и курдско-турецко-арабский узел противоречий. Это и обостряющийся конфликт между шиитской сетью во главе с Ираном и умеренными прозападными суннитскими режимами. Дополнительным моментом которого стала «перезагрузка» отношений Запада с Ираном, превратившей это государство в державу, находящуюся на грани получения ядерного оружия, и способного уже одну эту угрозу сделать «зонтиком поддержки» радикальных шиитских движений.
И, что не менее важно, развитие ультрарадикального арабского суннитского исламизма. «Быстрый рост ИГИЛ в Сирии и Ираке был самым ярким выражением этого явления»,- справедливо заметил израильский аналитик Эфраим Инбар. «Несмотря на ожидаемое военное поражение этой группировки, породившая ее идеология исламского халифата и политического исламизма будет еще долго резонировать в мусульманских кварталах. И оставаться вызовом миру и стабильности на Ближнем Востока и за его пределами».[2]
И похоже, что сами противостоять этим угрозам члены ведомого КСА суннитского блока уже почти не в состоянии.
[1] См.: “ANALYSIS: Bahrain and Israel, a friendship rising in a sea of hostility”, The Middle east Eye, 23 Sept 2017
2 Efraim Inbar, “Who’s Up and Who’s Down in the Middle East”, Israel Hayom, Aug 24, 2017