Политические императивы взаимодействия арабского национализма и исламизма на Ближнем Востоке

Традиционное общество на Ближнем Востоке всегда отличалось этническим и религиозным разнообразием. Однако сегодня впервые за всю свою новейшую историю Ближний Восток находится на грани раскола по этническим и конфессиональным признакам. Подобная ситуация представляет реальную угрозу дестабилизации арабо-мусульманских государств, провоцирует возникновение новых трудноразрешимых конфликтов и ведет к размыванию светского направления идеологии арабского национализма за счет укрепления в ней исламской составляющей, ее подмены идеями религиозного экстремизма и этнического сепаратизма.

В период между двумя мировыми войнами поляризация региона обусловливалась в основном острым соперничеством за господство в нем между европейскими державами. В первые десятилетия после обретения арабскими странами политической независимости Ближний Восток не стал единым. Продолжившиеся разногласия сводились главным образом к соперничеству между пришедшими к власти в ряде государств так называемыми режимами революционной демократии, ориентировавшимися в своей политике на СССР, и консервативными монархиями, поддерживаемыми США. Арабо-израильский конфликт стал питательной средой для различного рода расколов в арабском мире. Достаточно привести в качестве примера кемп-дэвидский мирный договор, в результате которого Египет «выпал» из арабских рядов практически на целое десятилетие. Компенсировать потери попытались иранские аятоллы, пришедшие к власти в Иране в 1979 г. Однако политика экспорта исламской революции в качестве идейной основы объединения оказалась абсолютно неприемлемой для большинства арабских лидеров, что достаточно быстро осознали в Тегеране. Начавшаяся в 1980 г. ирано-иракская война на долгие восемь лет поляризовала арабо-мусульманские страны Ближнего Востока. Война создала условия для вторжения Ирака в Кувейт и кризиса в Персидском заливе в начале 1990-х гг., который нанес еще один мощный удар по идеям панарабизма и арабо-мусульманского единства на Ближнем Востоке. Однако какую бы остроту эти конфликты не приобретали, они не выходили в конечном счете за рамки политических и экономических разногласий.

После вторжения США в Ирак политический ландшафт в регионе изменился коренным образом. Приход к власти в Багдаде представителей шиитской общины и курдского меньшинства на фоне политики американской администрации, ведущей к разделу Ирака по религиозному и этническим признакам, обозначил новый конфликт на Ближнем Востоке на этноконфессиональной основе. В этот конфликт оказались напрямую вовлечены не только региональные соседи Ирака, но и косвенно другие страны Ближнего Востока. Война в Ливане и гегемонистские устремления нынешнего руководства Ирана на Ближнем Востоке еще больше усилили религиозную напряженность в регионе. В результате различные аспекты национального и религиозного вопросов становятся, как и сто лет назад, разменной монетой в политической игре крупных региональных держав и ведущих стран мира для усиления их влияния на арабские страны. По сути, сегодня многие позиции ряда ключевых стран арабского мира в вопросах региональной и международной политики все больше зависят от политической конъюнктуры, складывающейся в Вашингтоне, Лондоне, Париже, Москве и Тегеране. Последние события в Палестине явно свидетельствуют об этом. В этих условиях арабские лидеры озабочены прежде всего сохранением собственной власти и сдерживанием недовольства большинства населения своих стран, чьи интересы противоречат устремлениям правящих арабских элит.

Прежние конфликты, в основе которых лежала борьба за власть и территории, показали свой разрушительный потенциал. Но столкновения на этнической или религиозной основе могут оказаться куда губительней по своим последствиям. Во многом искусственно подогреваемые суннито-шиитские разногласия становятся неотъемлемым элементом межгосударственных отношений. Проблематичность быстрого разрешения подобного рода конфликтов определяется тем обстоятельством, что сегодня в региональной политике ключевых стран Ближнего Востока активную роль играет глубокий исторический контекст, что еще больше осложняет пути выхода из кризиса. Таким образом, конфликтный потенциал региона может стать еще более трудноразрешимым.

Наряду с этим существует и другая, не менее важная проблема. В основе современной политической организации большинства арабских стран лежит принцип национализма. Именно под этим знаменем проходило создание независимых государств на базе возникших после распада Османской империи европейских колоний, многоконфессиональный и полиэтнический характер обществ в которых был во многом обусловлен произвольным установлением национальных границ в колониальный период. В результате для государственной стабильности и территориальной целостности независимых арабских стран создавалась потенциальная угроза. С одной стороны, их существование базировалось на принципе национализма, под знаменем которого они боролись против колониального господства. И в этом смысле их политическая организация естественно представляла собой так называемую нацию-государство. С другой стороны, национализм в условиях многоконфессионального и полиэтнического общества таил в себе скрытую угрозу государственной децентрализации, поскольку под воздействием ряда факторов внутреннего и внешнего характера мог быть использован крупными этническими и религиозными сообществами в их борьбе за самостоятельность.

В этих условиях единственным средством преодоления дезинтеграционных тенденций становилась авторитарность власти, чьи непререкаемость и авторитет базировались на силе и принципе лояльности новому руководству. Однако в долговременном плане подобные методы и средства, сохраняясь в неизменном виде, вряд ли могли оказаться эффективными. Легитимность нации-государства, как и всех других политических организаций, заключалась прежде всего в ее способности обеспечивать защиту жизни своих граждан и их цивилизационных ценностей. Однако по мере втягивания арабских стран в процессы глобализации эта способность стала подвергаться постепенной эрозии. В условиях, когда экономика большинства стран региона носит индустриализующийся характер, современные технологии связи, транспорта и коммуникаций, промышленного производства вооружений разрушают эту защитную функцию нации-государства. К тому же немалое число новообразованных государств на Ближнем Востоке на деле оказались слабы в политическом и военном отношении, несамостоятельны экономически. Они не могли обеспечить эффективное управление, самостоятельно накормить свое население и защищать себя. Поэтому большинство стран региона было вынуждено искать спасения в поддержании определенного баланса сил и защите со стороны более сильных государств. Изменение геополитической обстановки в 1990-х — начале 2000-х гг. в результате войны в Персидском заливе, распада СССР, ослабления международной роли России, войны в Ираке, роста претензий Ирана на региональное лидерство, сопровождавшегося усилением его военной мощи, разрушили сложившийся баланс сил на Ближнем Востоке. Нажимная политика США и ряда других стран Запада по форсированной демократизации государств региона на фоне борьбы с «исламским» терроризмом привела к созданию «вакуума авторитаризма» на Ближнем Востоке, который стал заполняться движениями политического ислама и этноконфессионального сепаратизма.

Таким образом, ничем не ограниченный национализм как основа государственного порядка, его основной легитимизирующий элемент уже не мог служить эффективным инструментом политической организации общества, принципом его действия и сохранения стабильности, а стал порождать тенденцию к анархии. Правительствам ближневосточных государств сегодня все труднее становится обеспечить внутреннюю стабильность и поддерживать сбалансированные отношения со своими более могущественными соседями. Отсутствие внутреннего порядка и усиление анархических тенденций в политике создают угрозу не только Ближнему Востоку, но и всему миру с учетом геополитической, энергетической, транспортной и коммуникационной значимости Ближневосточного региона.

Исторически развитие арабского национализма осуществлялось в процессе взаимодействия светского и религиозного (исламского) направлений. Превалирование одного над другим было связано прежде всего с конкретными историческими условиями развития арабских стран и складывающейся в них и регионе политической конъюнктурой. Арабский национализм второй половины XX столетия представлял собой модификацию идеологии политических движений конца XIX века, основанных на представлениях об арабах как о единой нации и служивших знаменем борьбы арабских народов азиатских провинций Османской империи.

Зародившись как один из элементов арабского культурно-просветительского движения (Ан-Нахда) в конце XIX столетия, арабский национализм не сразу стал ведущим течением в общественно-политическом сознании арабов, идеологическим авангардом их политических движений. Долгое время идеи панисламизма и османизма служили сдерживающим фактором в развитии панарабизма. На рубеже XIX-XX вв. многие арабские политические деятели весьма скептически относились к идеям арабского национализма и полагали, что они подрывают силу Османской империи – единственного мощного исламского государства, способного противостоять экспансионистским устремлениям христианского Запада. Поэтому идеи арабского национализма, в том числе и партикулярного характера, развивались в тот период в основном в рамках панисламизма и османизма, а требования представителей арабских националистов редко выходили за рамки автономии в составе Османской империи. И только Великое арабское восстание 1916 г., в ходе которого арабы открыто с оружием в руках выступили против Османского господства за создание собственной арабской империи, явилось переломным моментом в процессе эволюции идей арабского единства. Определенное доминирование светского направления в арабском национальном движении после Первой мировой войны было во многом связано с тем обстоятельством, что основу его последующего развития формировали в период Ан-Нахды преимущественно арабы-христиане азиатских провинций Османской империи, которые были особенно подвержены влиянию европейских идей секулярного национализма. В своих теоретических изысканиях и подходах к определению панарабизма они делали особый упор на общность арабского языка, культуры и истории и исходили из того, что нация объединяет людей в рамках политической и гражданской, а не религиозной общности. К тому же они плохо представляли себе, как в условиях многоконфессионального арабского общества можно достигнуть арабского единства исключительно на базе ислама.

С другой стороны, многие арабские интеллектуалы и национальные лидеры той поры видели в арабском единстве не столько цель, сколько средство «догнать» секулярный Запад в его военном и техническом превосходстве, что также служило укреплению светской линии в национальном движении арабов. Напротив, в районах Арабского Магриба идеология арабского национализма формировалась в основном на базе идей исламской солидарности, что было связано с традициями и характером движущих сил национально-освободительной борьбы в этом регионе, которая проходила под знаменем ислама. Однако уже к концу 30-х, началу 40-х гг. XX века и в районах Арабского Востока исламская составляющая арабского национального движения стала заметно усиливаться. Во многом это было связано с чувством глубокого разочарования значительной части либеральных светских арабских сил «цивилизаторской» миссией секулярного и просвещенного Запада. В результате ближневосточной политики западных держав арабы не смогли создать свое единое государство. Их земли оказались произвольно поделены между Великобританией и Францией, попали от них в колониальную зависимость, с помощью которой западные державы активно поддержали процесс создания в Палестине национального еврейского очага. Используя антизападнический политический потенциал ислама, исламскую религию как основу культурного арабского наследия, арабские националисты пытались придать своему движению самобытный, отличный от Запада характер. К тому же начавшийся в этот период подъем антиколониального движения в арабских странах вывел на политическую авансцену Ближнего Востока новые социальные силы, чьи мировоззрение и поведенческий стереотип в значительной мере определялись исламом.

После Второй мировой войны данный процесс продолжился и получил свое выражение в развитии концепции уруба (дух арабского самосознания) в направлении укрепления связи арабского национального начала с исламом. Развернувшаяся в арабских странах на рубеже 50–60-х гг. XX столетия политическая борьба за выбор пути развития в условиях начала процессов строительства независимых национальных государств и современных обществ привела к власти в ряде ключевых стран арабского мира представителей светских арабских националистов (баасистов, насеристов), которые пытались осуществить развитие на путях идей социализма. Подобные трансформации существенно укрепили значение секулярных тенденций в арабском национальном движении и повысили роль панарабизма в политике арабских государств. Несмотря на это исламское направление в арабском национализме не исчезло, а лишь временно отошло на задний план. Даже самые прогрессивные и светские руководители арабских стран были вынуждены искать легитимность своего правления в приверженности к исламу и учитывать интересы исламизированных слоев населения в процессе формирования социальной базы поддержки своей власти. На институциональном уровне это выражалось в том, что практически во всех действующих сегодня арабских конституциях ислам провозглашался государственной религией, а ряд положений шариата рассматривался как источник права. Несмотря на непримиримую борьбу, которую арабские правители вели с исламской оппозицией («Братья-мусульмане», например), они, как правило, не хотели рисковать и не трогали религиозные учреждения (мечети, медресе и т.п.), в отличие от институтов светских политических оппозиционных движений, которые подвергались полному разгрому в случае прямого столкновения с властью. Устранив угрозу выступления наиболее радикальных отрядов исламского движения, власти обычно не покушались на остальную, куда большую часть финансовой и экономической инфраструктуры исламских институтов общества, их печатные издания, собственность, кадры. Наоборот, они зачастую поощряли их развитие и расширение, нередко за государственный счет в обмен на лояльность властям и легитимацию правящего режима.

Поэтому, в отличие от оппозиционных политических групп светского характера, исламские оппозиционные движения, даже уйдя на время в подполье, всегда сохраняли потенциальные возможности возврата к активной политической работе. Используя в качестве агитационных пунктов и руководящих штабов мечети и медресе, они могли в короткие сроки обеспечить мобилизацию значительных масс населения и организовать финансовую поддержку своей деятельности через сеть исламских банков и экономических учреждений, чья собственность находилась на положении вакуфов. Нередко некоторые запрещенные властями леворадикальные группы в ряде арабских стран весьма успешно использовали эти возможности, чтобы таким образом удержаться в политической ткани общества. Со своей стороны, представители не легализованных исламских движений активно участвовали в работе таких светских по характеру общественных институтов государства, как профсоюзы, различные общественные ассоциации, творческие объединения, используя там свое членство для проникновения в представительские органы власти. Хорошим примером подобного взаимодействия может служить деятельность некоторых отрядов левых политических сил и «братьев-мусульман» в Сирии и Египте.

Под влиянием поражений в войне с Израилем и провалом неоднократных попыток «светских» арабских национальных правительств добиться арабского единства в 70–80-х гг. XX века усилился процесс исламизации арабского национального движения. Позиции сторонников исламского выбора особенно укрепились после победы исламской революции в Иране. Во многом этому способствовала деятельность мусульманских реформаторов, которые под влиянием происходящих социально-политических процессов на Ближнем Востоке и в мире в целом активно стремились проводить в жизнь идеи мусульманского обновленчества. Они пытались сделать их созвучными идеям реформаторов-модернистов светского и националистического направлений с тем, чтобы «перепрограммировать» их секулярные идеи в богословском ключе и таким образом перехватить инициативу у секулярных националистов.

Процессы глобализации и связанные с ними демократизация и реформы, основной вектор которых во многом определялся Западом, зачастую интерпретировались арабским общественным сознанием как попытка западных держав, прежде всего США, перекроить политическую карту Ближнего Востока и утвердить там свое господство. Подобное восприятие действительности объективно подкреплялось политикой США в регионе и ходом развития событий на Ближнем Востоке. В этой связи, несмотря на то что в теории светский в своей основе процесс глобализации должен был бы усиливать тенденцию к секуляризации в арабо-мусульманском мире, на практике зачастую происходило обратное. Сопротивление традиционалистских и националистических сил социально-политическим последствиям глобализации в Ближневосточном регионе провоцировало активизацию исламизма и канализировало исламскую идеологию в русло поддержки движений социального и политического протеста, будь то в отдельных государствах или регионе в целом.

Сегодня некогда популярные идеи арабского национализма, панарабизма, основанные на представлении об арабах как о единой нации, а в дальнейшем персонифицированные на уровне арабских лидеров в лице Г.А. Насера, Х. Асада, С. Хусейна и проводимого ими политического курса, постепенно утрачивают свою привлекательность в широких слоях населения арабских стран. Это особенно заметно в условиях активизации процессов смены власти в арабских странах, борьбы за лидерство и передел собственности как внутри отдельных стран, так и на Ближнем Востоке в целом. Сегодня в арабском мире, по крайней мере в тех странах, чье геостратегическое положение заставляет остальных присушиваться к голосу ее руководителя, нет харизматического внутрисистемного (в рамках действующей системы власти и сложившейся политической организации общества. – А.В.) лидера регионального масштаба. Лидера, который имел бы возможность предложить эндогенный общеарабский проект развития светского модернизационного содержания с учетом интересов арабо-исламского большинства, прав и желаний национально-религиозных меньшинств и сплотить вокруг него представителей региональных элит и широких слоев населения арабских стран.

Арабские руководители из числа политических долгожителей находятся в достаточно преклонном возрасте (либо приближаются к нему) и уже пережили пик своей политической карьеры. В сегодняшней непростой обстановке на Ближнем Востоке им больше приходится думать о том, как и кому передать власть в собственной стране. С одной стороны, они обеспокоены тем, как обеспечить преемственность проводимого ими курса, чтобы гарантировать сохранность собственных интересов и стоящей за ними властной группировки после ухода с руководящего поста. С другой, они вынуждены заботиться о том, чтобы процесс передачи власти осуществился не конфронтационным и по возможности демократическим путем, а легитимность его результатов не подвергалась бы сомнению большинством населения и не вызывала бы желания пересмотра. Именно через эту призму они склонны рассматривать общеарабские интересы.

Пришедшие к власти во второй половине 1990-х, начале 2000-х гг. молодые арабские лидеры сталкиваются с не меньшими трудностями. Практически все они оказались у власти не в итоге борьбы за нее, а получили ее «по наследству» от своих отцов. Произошло это в результате компромисса интересов различных элитных групп, достигнутого во многом не столько за счет добровольного согласия этих групп и демократического выбора народа, сколько путем целой серии хитроумных политических комбинаций и силовых ходов по нейтрализации возможных соперников и конкурентов. Поэтому они даже после своего прихода власти в течение достаточно длительного времени, запас которого объективно ограничен высокими демографическими показателями региона, оказываются лишены реальных властных полномочий и вынуждены прежде всего думать о создании собственной властной команды, одновременно балансируя между различными «центрами силы» и периодически доказывая легитимность своей власти и способность к руководству государством как внутри собственной страны, так и за ее пределами.

Уход из жизни в последние десятилетия многих знаковых фигур на Ближнем Востоке обострил одну из основных проблем современной арабо-исламской государственности, когда переход власти и смена элит превращались в перелом общества. Сегодня немало крупных стран региона стоит на пороге передачи власти от одного правителя другому, от старого порядка к новым возможностям. Однако в нынешних политических условиях Ближнего Востока эти изменения могут иметь весьма негативные последствия. В настоящее время многие арабские государства представляют собой раздробленные страны различных кланов и властных команд: партийно-бюрократических, силовых, олигархических, региональных, этноконфессиональных, племенных. Их население склонно олицетворять свою безопасность и благополучие не столько с институтами государства, сколько с родством или принадлежностью к одному из таких кланов или команд. До сих пор основные административные рычаги и финансово-экономическая мощь сосредоточены в руках традиционных правящих элит с омолодившейся властной верхушкой в ряде арабских стран.

Изменение силового баланса на Ближнем Востоке может отразиться на судьбах многих региональных лидеров. Рассчитывающие на поддержку тех, кто был приближен к их окружению, в новых условиях они вместе со своими командами могут столкнуться с жесткими предложениями капитуляции и сдачи власти. Приход к власти новых внесистемных лидеров вне зависимости от их политических и идеологических взглядов и установок неизбежно приведет к смене управленческой команды, которая захочет не только править, но и иметь. И передел собственности не заставит себя ждать. Если подобные процессы действительно начнут происходить в арабском мире, то регион не только потеряет догоняющие темпы развития, но и может вовсе скатиться на прежние позиции зависимой и слаборазвитой периферии мировой цивилизации. Поэтому акцент как традиционных, так и молодых лидеров арабских стран, за редким исключением, на «ручном» управлении и преждевременности выступлений с общеарабскими политическими проектами представляется отнюдь не случайным. Тем более что служившие на протяжении нескольких последних десятилетий секулярные идеи панарабизма, арабского национализма в качестве идеологической и легитимизируюшей основы (будь то в виде насеризма в Египте или баасизма в Сирии и Ираке) для правящих арабских режимов не нашли своего практического воплощения. Арабские правительства не смогли решить главные для своих стран и региона проблемы: преодолеть экономическую отсталость, вернуть оккупированные территории на справедливой общеарабской основе, обеспечив создание палестинского государства, защитить арабские народы от угроз внешней агрессии и междоусобных конфликтов.

Начавшийся на Ближнем Востоке в 90-е гг. XX века мирный процесс сопровождался демилитаризацией сознания правящих арабских элит и укоренением оборонительной установки в военных доктринах вооруженных сил арабских стран. Гуманитарные ценности Запада и западный стиль жизни стали для многих представителей арабских элит если не modus vivendi в их повседневном быту, то фетишем, определявшим их поведенческий стереотип в политике. Сегодня большинство политической арабской элиты и помыслить не может о начале войны с Израилем, тем более с США. В отличие от поколения арабских военных 50–60-х гг. XX века, сегодня весьма затруднительно найти арабского генерала и политика, ликующего при мысли о приближающейся войне с Израилем. Как свидетельствуют недавние заявления ряда арабских лидеров и их практические шаги во время второй ливанской войны, приоритетность внешних угроз для них изменилась: Израиль явно уступает место Ирану.

Совсем по-другому складываются дела на исламском направлении арабского национального движения. В 1990-х – начале 2000 гг. под воздействием экономических трудностей, обозначившихся подвижек в мирном процессе и демонстрационного эффекта демократизации в других регионах некоторые арабские правительства попытались укрепить свою легитимность путем выборов. Однако в главном выигрыше от этой либерализации оказались политические движения ислама, чья приверженность демократическим ценностям Запада представляется весьма спорной.

Действительно, в отдельных странах региона представители политических движений ислама уже продемонстрировали возможность прихода к власти как мирным, демократическим путем, так и с помощью силы. Ряд подобных движений и организаций, особенно те из них, которые выступают внутри своих стран с радикальных позиций, требуя восстановления социальной справедливости и равенства, а на региональной арене зарекомендовали себя как последовательные борцы против израильской оккупации арабских земель и американского господства в регионе, пользуются поддержкой значительной части населения арабских стран. Поэтому нельзя исключать, что при определенных внутренних и внешних условиях они могут взять власть в ряде арабских стран. Однако это вовсе не означает, что они обладают в настоящий момент возможностью удерживать эту власть в течение достаточно долгого времени и тем более способны справиться с решением указанных выше сложных внутри- и внешнеполитических задач самостоятельно, без существенной собственной трансформации.

В течение последних десятилетий организации типа «Братьев-мусульман», «Фронта исламского спасения», ХАМАСа, «Хизбаллы» находятся либо на положении гонимой оппозиции внутри своих стран (Алжир, Египет, Сирия), либо, как показали недавние события в Палестине и Ливане, сталкиваются с активным неприятием со стороны правящего класса ряда ведущих арабских стран и Запада. В результате эти организации пока не обладают устойчивыми политическими позициями внутри своих стран и не пользуются согласованной поддержкой различных слоев общества. У них пока нет необходимого опыта государственного управления. Программы развития, учитывающие интересы большинства многоконфессионального и полиэтнического населения этих стран, только разрабатываются. Вероятность легитимации их власти весьма сомнительна не только за рубежами, но и внутри собственной страны. Как показывает опыт ХАМАСа в Палестине и «Хизбаллы» в Ливане, руководители многих подобных организаций вынуждены считаться с этими реалиями. Революционный путь прихода к власти представляется им в нынешних условиях весьма рискованным, поскольку в случае неудачи они могут не только потерять власть, но и надолго оказаться на обочине развития своих стран. Поэтому они пока склонны к диалогу с действующей властью и поддерживают идею правительств национального единства, о создании которых сегодня говорят практически все от Марокко до Афганистана. Итоги выборов в ряде арабских стран показали, что еще меньшим влиянием на процессы выработки решений располагают светские оппозиционные политические партии, будь-то запрещенные или легализованные. Последние, будучи встроены властями в структуру квазиполитических объединений типа «народных фронтов» под руководством партии власти, служили внешним «демократическим» обрамлением однопартийных по сути режимов. В результате сегодня они испытывают острый кризис политической самоидентификации, а в их руководящих структурах идет ожесточенная борьба за лидерство. Правящие партии уже давно превратились в партию одного человека и не способны самостоятельно воспринимать идеи партийного плюрализма и политической конкуренции без сильной политической «инъекции» извне.

В этой связи на смену светским в своей основе идеям арабского национализма и движениям панарабизма приходят движения политического ислама с новой идеологией, пытающейся совместить национализм с идеями исламской демократии в качестве принципа государственного строительства. Соответственно, пересматриваются традиционные представления об исламской умме как общине единоверцев независимо от их национальной принадлежности. Публичные выступления лидеров палестинского ХАМАСа, ливанской «Хизбаллы», иракского сопротивления, новые корректировки их политических программ и установок значительно в меньшей степени пропагандируют догматы исламской веры. То, что записано в программах этих исламских движений, представляет собой конечные цели. Никто не может определить сегодня, сколько времени потребуется для их достижения и будут ли они вообще реализованы на практике. По крайней мере, лидеры этих движений не говорят об установлении шариата как основы государственного управления. Они гораздо больше озабочены положением в Судане, Ливане, Палестине и Ираке. Оставаясь в своей основе исламскими движениями, они выступают с национально-патриотических общеарабских позиций и защищают идеи социальной справедливости и равенства, которые формируются на секулярных, а не только религиозных основах.

В последнее время все настойчивее становятся требования представителей так называемого политического ислама легализовать и расширить свое участие в политической жизни арабских стран. Лидеры исламских движений гораздо раньше, чем многие арабские руководители, осознали масштаб и глубину грядущих перемен. Ряд идеологов умеренных исламских движений (египетский шейх Юсеф Кардави, глава тунисской исламистской партии «Ан-Нахда» Рашид Гануши) стремились приспособить ислам к демократии, «демократизировать ислам». Это заставляло их модифицировать оригинальные воззрения исламских идеологов, в основе которых лежит идея создания исламского халифата. В программных заявлениях большинства подобных организаций не идет речь о создании единого исламского государства в обозримой перспективе. Они призывают к созданию «исламского демократического государства» в существующих национальных границах. Выступают за отказ от насилия как средства политической борьбы, осуждают терроризм, поддерживают принцип проведения свободных парламентских выборов, пересматривают идею божественности власти, поддерживая демократические процедуры смены власти, пересматривают роль женщины в обществе, а в ряде случаев выступают в роли активных борцов за права человека.

Но можно ли серьезно считать идеологов умеренного исламистского течения поборниками демократии в арабском мире? И как быть с лозунгом, под которым многие исламские движения идут на выборы — «Ислам-это религия и государство»? Смогут ли исламисты, придя к власти, отказаться от этого лозунга и стать светскими правителями? Сможет ли демократическое исламское государство обеспечить политический плюрализм – один из основополагающих принципов демократии? И как увязать шариат с правами человека? Если умеренные исламисты считают, что мусульманину нельзя брать в жены атеистку, а мусульманке запрещается выходить замуж за христианина или бехаита, можно ли говорить в этом случае о свободе выбора? И если в Турции отменено уголовное наказание за прелюбодеяние, означает ли это, что Турция не является исламским государством?

Современный исламский фундаментализм сформировался как реакция на секулярные идеологии, такие как либерализм, марксизм и национализм. Для мусульманских фундаменталистов исламское государство являлось государством идеологическим, распространяющим свою власть на все стороны человеческой жизни. Такое государство контролирует социальные, политические, экономические, равно как и культурные отношения. Суверенитет в исламском государстве принадлежит Богу, что практически означает управление на базе шариата. Фундаменталисты говорили, что они выступают за свободные выборы не ради становления демократии или индивидуальных свобод, а во имя утверждения ислама. И когда теоретики фундаментализма затрагивали проблему демократии, речь у них шла не о совместимости или несовместимости ее с исламом, а о том, что принципы западной демократия трудно сопрягаемы с исламским правлением, которое может основываться только на богоданном законе ислама — шариате.

Все эти и многие другие вопросы вызывают острые дискуссии в арабо-мусульманских странах Ближнего Востока и показывают, что у «исламской демократии» имеются известные пределы. Поэтому на разных полюсах арабо-мусульманского общества реформаторское движение в исламе и его лозунги вызывают серьезные сомнения в их искренности и подозрения в истинности дальнейших намерений исламистов и их последующих шагах в случае прихода к власти. Так, многие арабские руководители справедливо полагают, что в случае свободных демократических выборов к власти придут исламисты. Традиционные арабские правящие элиты опасаются возможного, даже временного союза умеренных исламистов и левых сил. Подобные опасения и их последствия особенно хорошо видны на примере Египта, власти которого пытаются сегодня осуществить масштабную конституционную реформу, ряд положений которой не имеет ничего общего с принципами ни западной, ни исламской демократии. Светские демократические силы настороженно относятся к исламским реформаторам, рассматривая их как своих конкурентов в демократической борьбе за власть. Тот факт, что после своего успеха на парламентских выборах в Египте «братья-мусульмане» не смогли образовать единую фракцию с другими оппозиционными партиями, служит наглядным подтверждением всей противоречивости взаимоотношений исламских и светских национальных движений. Тем более что и те, и другие признают реформистский путь развития Египта единственно правильным.

Действительно, новейшая история арабских стран изобиловала примерами борьбы и взаимовлияния религиозных (панисламизм, мусульманский модернизм) и светских (панарабизм, партикулярный национализм) идеологических течений. Эта тенденция во многом определяла эволюцию арабской общественной мысли и помогала мусульманам приспосабливаться к заимствованным на Западе идеям и концепциям. Поэтому основной проблемой в деле предотвращения раскола Ближнего Востока и урегулирования этноконфессиональных разногласий является, по-видимому, то, насколько успешными окажутся попытки совместить на национально-патриотической основе светский аутентичный проект развития государства с элементами западной системы ценностей и мусульманский модернизм с традиционными исламскими представлениями и идеями.

Сегодня многие арабские государства стоят перед сложным выбором. Действующая в них политическая организация и ее руководители оказываются неспособными защитить те ценности, которые разделяет большинство населения. Возможно, прежние принципы национализма должны быть заменены новыми, носящими наднациональный характер. Тем более что действующие в настоящее время в арабском мире по принципу соотношения в них национализма и ислама националистические концепции не дают возможности практически объединить усилия различных политических сил и движений региона. Так, в концепциях «национал-исламистов», где превалирует светский элемент, ислам выступает как фактор национальной культуры, способный сыграть положительную роль в судьбах арабской нации. Понятие же уммы как религиозной общины и понятие нации резко разграничены. С точки зрения реальной политики ислам представляет собой не столько цель, сколько средство для решения национально-государственных задач. С другой стороны, в концепциях «исламонационалистов» секуляризм хотя и остается основой, однако ислам характеризуется как органическая часть арабской самобытности. Исламские националисты склонны рассматривать арабов как часть мусульманской общины. В практическом же плане подчеркивается приоритет национальных интересов, поскольку панарабизм толкуется как система более открытая по сравнению с исламом, для которого не существует конфессиональных границ. Лозунги принадлежности к общей арабской нации весьма неоднозначно воспринимаются сегодня курдами в Ираке и Сирии, представителями малых народностей, веками живущих в арабских странах и имеющих общие с арабами историю и язык. Принцип равенства всех наций и этносов в исламе оставляет открытым вопрос о положении религиозных меньшинств, представителей различных толков в самом исламе и просто атеистов. Сегодня в кругах интеллектуальной арабской элиты активно дискутируется идея гражданства, предполагающая равноправие всех граждан как ответ на межрелигиозную рознь и основа для объединения националистов и исламистов.

В то же время неясно, в каких географических рамках планируется реализовывать данную идею. Идет ли речь о едином арабском государстве, объединяющем всех членов ЛАГ, например, или же ныне существующих арабских государств, или могущих появиться на обломках прежних. Мусульмане, которые проживают в различных странах Западной Европы и имеют их гражданство, тем не менее не гарантированы от притеснений властей на религиозной и этнической основе. Тем более что в условиях отсутствия подлинно гражданского общества в арабских странах такое решение проблемы представляется нежизнеспособным. К тому же в условиях роста идей и движений политического ислама различного спектра остро встает вопрос, на какой основе можно (и можно ли вообще) объединить идеи светского арабского национализма и исламизма для того, чтобы выработать основу для этой новой идеологии наднационального характера. Возможно, различные националистические концепции должны лечь в основу создания более сильной политической системы, способной нейтрализовать анархические тенденции, защитить своих граждан, поддерживать внутренний порядок и обеспечивать справедливость между различными этническими и конфессиональными группами населения, нормализовать межгосударственные отношения в регионе. При таком устройстве национальные и религиозные меньшинства должны быть органически встроены в структуру этноконфессионального государства, не обладая при этом какими-то особыми привилегиями и исключительностью своего статуса.

Решить этот ребус могут только сами арабы. Если они этого не сделают, то за них это могут сделать другие. И тогда государства региона могут окончательно расколоться по религиозным и этническим линиям и стать объектом новых захватов со стороны более могущественных государств мира и региональных соседей. Противопоставить такому сценарию можно только одно — объединение, единственную возможность жить и развиваться в современном мире. Объединение капиталов, усилий государства, личных амбиций и интересов команд и кланов. Иначе просто не выжить. Не время для междоусобных разборок. Время подумать о будущем.

63.03MB | MySQL:102 | 0,472sec