Сирийский фактор в Ливане: новый раунд внутриполитического диалога

К концу 2019 года политическая элита Ливана, казалось, четко определилась со своей стратегической линией в отношении находящихся в стране сирийских беженцев. Теперь ни у кого внутри правящей коалиции страны не возникает сомнений относительно конечной цели этой стратегии.  Ею является задача полномасшабной репатриации сирийцев из страны. Даже шиитская «Хизбалла» четко осознаёт, что возвращение сирийцев, пусть даже если этот процесс будет протекать поэтапно,  является лучшим сценарием. В Ливане официально зарегистрирован 1 млн сирийских беженцев, а реально проживает по различным оценкам от 1.5 до 2 млн человек. За редким исключением, все они проживают на правах беженцев, без регистрации и серьезных шансов быть интегрированными в местное общество.

Итак, общий курс на репатриацию за последние месяцы окончательно стал доминирующей линией в Ливане. Однако конкретные методы реализации этой стратегии по-прежнему существенно разнятся. Как относительно модальностей процесса, так и сроков реализации. С одной стороны, запущен механизм в рамках российской инициативы и созданного для этих целей российского-ливанского комитета по возвращению беженцев. Вместе с тем, внешнеполитическое ведомство Ливана считает эту инициативу недостаточной. Ему рефреном вторят и другие политические силы, выступающие за прямой и всеобъемлющий диалог с сирийским руководством по всему комплексу вопросов. Именно Дамаск, по их мысли, должен быть ответственным за процесс и определять параметры и сроки возвращения беженцев, а российская инициатива, дескать, пускай и хороша — но не может представлять собой единственное решение проблемы. Вопрос с сирийскими беженцами весьма комплексный и чувствительный, и не ограничивается механическим перемещением беженцев обратно в Сирию. От решения вопроса, полагают ливанские политики, зависят будущие контуры взаимоотношений по линии Бейрут-Дамаск, а также в более широком смысле региональный расклад сил.Тем более, когда речь идёт о сотнях тысяч перемещённых лиц.

Ещё одним важным моментом внутриполитической дискуссии в Ливане по этому вопросу является вовлечение различных, стоящих по разные стороны баррикад внешних посредников.  И особенно пристально следят за процессом европейские страны. Ясно, что по политическим мотивам западные союзники Ливана к идее сирийско-ливанского потепления на почве вопроса по беженцам относятся нежелательно. Сам факт репатриации беженцев обратно «под крыло дамасского режима» не может их радовать. Тем более, идея начала полномасштабного диалога ливанских властей с Дамаском. С другой стороны, предложить какой-либо эффективной альтернативы решению проблемы с беженцами Брюссель также сегодня не в состоянии.

Ясно, что политическая элита Ливана едина в одном — дальнейшее содержание сирийских беженцев на территории Ливана обходится дорого и негативно воздействует на национальную экономику и инфраструктуру. А потому требуется быстрое решение, и репатриация в Сирию в нынешних реалиях является единственно возможным сценарием. По крайней мере в общих чертах вокруг этой линии в стране сложился четкий консенсус. Альтернатив этому вектору нет. Есть, правда, рассуждения президента страны Мишеля Ауна относительно того, что если европейские страны не будут содействовать репатриации беженцев в Сирию, то их придётся отправить в Европу. Но это скорее обычная риторика и часть пропагандисткой кампании, с целью побудить европейцев помочь в вопросе репатриации, а не ставить палки в колёса.

Важный вопрос — сроки реализации стратегии. Сегодня процесс идёт крайне медленными темпами, что говорит о том, что едва ли такую репатриацию можно охарактеризовать как добровольную, как это пытаются представить ливанские власти. За весь 2018 год удалость вернуть обратно в Сирию лишь порядка 50 тысяч человек. Такими темпами, поставленная задача сможет быть решена не ранее, чем через 20 лет.

Вопрос о добровольном характере репатриации вызывает также большую дискуссию, особенно среди правозащитных организаций и представителей гражданского общества. Все они указывают на насильственный характер процесс, отмечая также отсутствие пока ещё должных условий безопасности на сирийской территории для приема беженцев обратно.

Наконец, ключевым фактором является позиция самих сирийских властей. Четко она не озвучена и возможно до конца не сформулирована. Следует предположить, что даже несмотря на декларируемую готовность, Дамаск едва ли в состоянии принять разом обратно 1.5-2 миллиона уязвимых и нуждающихся в содействии беженцев. Просто в силу финансово-экономических факторов, когда гуманитарная ситуация в стране остаётся крайне сложной, а рассчитывать стопроцентно на поддержку ведущих доноров в силу политических причин пока не приходится. Разумеется, Дамаску на нынешнем этапе экономической реконструкции остро нужна рабочая сила, дефицит которой после массового оттока населения (особенно мужчин трудоспособного возраста) сильно ощущается. Квалифицированные кадры, да и человеческий капитал в целом — важнейший ресурс для быстрого восстановления. Но при этом нужно учитывать, что большая часть сирийских беженцев в Ливане, как раз наоборот, составляют наиболее уязвимые категории (женщины, дети и старики), которые сами нуждаются в социальной защите и существенных дотациях от государства. В основной массе сирийские беженцы — выходцы из бедных сельских территорий, без хорошего образования и профессиональных навыков. Принимать их обратно — палка о двух концах. Здесь, с одной стороны, Дамаск не может отказываться от своих моральных обязательств и политических предпосылок, с другой — понимает всю уязвимость своего финансового положения.

В любом случае, ведущаяся в Ливане внутриполитическая дискуссия и обусловленный ею водораздел — важное, но не решающее условие решения кризиса вокруг беженцев. Главным является другое — степень гибкости и договороспособности сирийских властей, а также эволюционирующие позиции внешних игроков.

62.82MB | MySQL:102 | 0,650sec