Среди множества актуальных проблем Мавритании в последнее время выделилась одна, которой после длительного забвения начали здесь уделять подчеркнуто приоритетное внимание. На поверхностный взгляд, затронутый вопрос не так уж и значим, но на деле он как имел, так и имеет прямые выходы на ключевые проблемы современной мавританской, а быть может, и региональной действительности.
Как таковая проблема существует около двух десятилетий. В апреле 1989 г. сначала в глубинной мавританской провинции Гидимаха, а затем и в других южных районах страны, сопредельных с Сенегалом (долина одноименной реки, которая служит пограничным рубежом), возникли и стремительно разрослись междоусобные столкновения. Разгоревшись, как водится, на хозяйственно-бытовой почве, конфликт сразу приобрел отчетливую этнополитическую окраску: оседлые земледельцы-негроафриканцы против кочующих скотоводов-мавров.
Вообще говоря, урон, наносимый посевам мигрирующим скотом, споры из-за источников водопользования служат традиционной подоплекой конфликтов в засушливых местностях арабо-африканского региона и порой выливаются в ожесточенные междоусобные столкновения с тяжкими последствиями. В этой связи можно привести и примеры, географически приближенные к России, – хотя бы кровавые «ошские события» в Киргизии в начале 90-х гг., а также аграрно-водный аспект того же «центрального» ближневосточного конфликта — из всех едва ли не самый трудноразрешимый.
В Мавритании в описываемый момент сложилась именно такая ситуация. В события спешно вмешались войска — следуя приказу «с самого верха», они жестко подавили бунт селян, возмутившихся из-за потравы своего урожая скотом.
Отыскать данные о числе жертв, однако, не представляется возможным. Известно, правда, что значительная часть негроафриканцев были тогда насильственно депортированы либо бежали, спасаясь от расправы, в сопредельные и родственные в этноязыковом плане страны. Речь идет о Мали — для говорящих на разновидностях языка «пулар», но в большей степени о Сенегале — для говорящих на «волоф». (Между тем статусом «государственного языка» в ИРМ обладает только арабский, причем в виде изрядно отошедшего от классических канонов берберского диалекта «хасания»).
По современному выражению одной из нуакшотских газет, эти люди, обитавшие на относительно плодородном мавританский юге («зона Сахеля»), оказались в описываемый момент перед выбором: «спастись бегством или, оставшись, предпочесть смерть». Вне родных мест они надолго обрекли себя на положение бесправных беженцев, лишенных элементарных условий существования. По ту сторону границы часть из них осели у соплеменников, остальных поместили в лагеря.
По свидетельству местных комментаторов, подобных драм в пограничной зоне Мавритании и Сенегала до сих пор не наблюдалось. До начала 60-х гг. вся обширная территория составляла единую колониальную зону под управлением Франции, но с первых дней независимости оба государства благополучно сосуществовали, связанные договором «о дружбе и добрососедстве». Отсюда резонно предположить, что описываемая коллизия явилась закамуфлированной под «конфликт традиционных хозяйственных интересов» карательной операцией правившего в ИРМ авторитарного режима М. Тайи против «этнооппозиционеров» из «Африканского фронта освобождения Мавритании» (FLAM) — организации, резко протестовавшей против доминирования арабо-мавританцев во всех сферах жизни страны. Также очень может быть, что пределом мечтаний «фламовцев» в возникших обстоятельствах было вовлечение Сенегала в защиту притесняемых «собратьев», но подобный оборот мог быть чреват непредсказуемыми последствиями для Нуакшота и даже для самой мавританской государственности. Ведь речь идет о единственной в этих краях водной артерии и питаемой ею растительной зоне (остальная территория Мавритании, равная двум Франциям, пустынна и почти бесплодна). Но хотя до этого не дошло, канва взаимоотношений двух государств была, тем не менее, надолго нарушена, а нашедшие прибежище в том же Сенегале «фламовцы» сделались для М. Тайи злейшими врагами. Вокруг описываемых событий и их последствий Нуакшотом был тогда установлен режим замалчивания (который время от времени робко пыталась нарушить местная оппозиция). По некоторым данным, М. Тайя спустя несколько лет все же негласно допустил возможность возвращения беженцев, и многие будто бы рискнули это сделать. О дальнейшей их судьбе сведений нет – хотя, так или иначе, ни о каком возмещении понесенного ими ущерба речи, разумеется, идти не могло.
После совершенного в ИРМ 3 августа 2005 г. переворота и окончания «эпохи М. Тайи» (правил страной более 20 лет), с приходом к власти Военного совета за справедливость и демократию и началом политической либерализации, в общественных кругах этой арабо-африканской страны все громче зазвучали призывы покончить с «тяжким наследием прошлого» именно в упомянутом контексте. В среде «бывшей оппозиции» особо активны были лидеры FLAM (все еще в эмиграции): они требовали ни много ни мало немедленного осуществления права депортированных на возвращение, осуждения сотворенного прежним диктатором «геноцида», искоренения «расизма» и обеспечения равноправия для негроидной части мавританского общества. Глава временного правящего органа полковник Э. Валл (долгие годы служивший «правой рукой» М. Тайи в качестве шефа безопасности, а теперь в одночасье ставший творцом и глашатаем «новой мавританской демократии») в ответ четко дал понять: он понимает важность постановки столь болезненной национальной проблемы, однако считает начатый им же полуторагодичный период «перехода к демократии» (октябрь 2006 – апрель 2007 гг.) преждевременным для ее решения и оставляет это на усмотрение будущей демократически избранной власти.
Между тем в ИРМ стартовал пятизвенный электоральный процесс, «увенчать» который должны были президентские выборы (состоялись в марте с.г.). Соответственно, возвращенная из небытия проблема депортированных быстро вознеслась вверх по шкале национальных приоритетов, и ее «озвучивал» практически каждый из двух десятков зарегистрировавшихся претендентов на пост «гражданского» главы мавританского государства. Впрочем, эти заявления носили чисто декларативный характер – исключением, пожалуй, был наиболее перспективный кандидат, «независимый» Сиди Ульд Шейх Абделлахи, обещавший в случае своей победы незамедлительно этим заняться. Но уже и это представлялось заметным сдвигом, ибо подтверждало: ликвидация последствий депортации отныне воспринимается в качестве первоочередной задачи не только в общественных кругах, но и на руководящем уровне.
Надо отдать должное и лично С. Абделлахи: обретя на инаугурации 19 апреля с.г. президентские полномочия, он сам напомнил о своих предвыборных обязательствах, а вскоре и перевел их в плоскость конкретных усилий. Сигналом послужило его первое же официальное обращение к нации (29 июня): новоизбранный «гражданский» президент выразил сочувствие безвинно пострадавшим от несправедливых гонений и обещал компенсировать понесенный ими урон. Он заявил, что момент «исторического воссоединения мавританского народа» должен наступить «через полгода – год». Еще раньше, 9-10 июня, он посетил Дакар (его первый официальный визит за рубеж) и обсудил проблему с президентом А. Вадом.
Следующей мерой Нуакшота явилось создание межминистерского комитета под началом двух министров: Я. Вагифа (по делам президентства) и Я. Закарии (МВД). Мавританские СМИ подробно освещали деятельность этого органа. Для начала предстояло наладить контакты со всеми заинтересованными сторонами в Сенегале (с властями, уполномоченными Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев — УВКБ и самими депортированными). Затем – устроить широкое обсуждение дальнейших планов (с участием центральных и территориальных властей, региональных элит, политических партий, правозащитников и юристов, Красного Креста, профсоюзов и бизнес-сообщества). Промежуточным итогом должна послужить программа действий — «дорожная карта», которую обещано представить во второй половине августа (впрочем, к сроку она представлена не была). В дальнейшем комитету, по-видимому, предстоит курировать сам процесс репатриации.
С 15 по 20 июля с.г. члены комитета находились в Сенегале, где встречались с президентом А. Вадом, вели переговоры с министром внутренних дел и региональными представителями УВКБ, общались с лидерами нескольких ассоциаций, представляющих интересы соотечественников — вынужденных переселенцев. Кроме того, эмиссары из ИРМ посетили несколько беженских поселений (близ сенегальских городов Сен-Луи и Матам), чтобы на месте ознакомиться с условиями их жизни и провести разъяснительную работу. Судя по откликам прессы, они будто бы встретили на всех сенегальских уровнях понимание и поддержку. Вместе с тем обитателей лагерей заметно встревожили поднятая вокруг шумиха и своекорыстные интриги собственных (зачастую самозваных) «представителей»: люди боялись в очередной раз оказаться обманутыми.
Согласно статистике УВКБ, на начало 90-х гг. в Сенегале находились 54 тысячи беженцев из ИРМ (из которых к 1998 г. 32 тысячам якобы удалось вернуться на родину). Сейчас таковых там насчитали порядка 20 тысяч. Первоочередная задача – их идентификация; ведь в среде беженцев успело вырасти новое поколение людей, в большинстве нигде не зарегистрированных. К тому же отнюдь не все они выходцы из Мавритании, немало и затесавшихся «чужаков» из других африканских стран, которых требуется отсеять. С другой стороны, в лагеря теперь устремились те, кто ранее обходился без них, но теперь желает попасть в списки на репатриацию (а главное, на компенсацию, если таковая все же будет).
С конца июля началась национальная регистрация лагерного контингента (уточнение анкетных данных и родных мест в Мавритании, индивидуальное подтверждение намерения воссоединиться с родиной, составление списков). Этим занимается УВКБ ООН, одновременно готовя трехстороннее соглашение (с участием ИРМ и Сенегала), призванное придать замыслу правовую основу. Подписание документа планировалось уже на август: в частности, там должны быть зафиксированы гарантии для репатриантов на восстановление гражданства ИРМ, возврат утраченной собственности либо достойную компенсацию и т.д. Если верить прогнозу ооновцев, вернуться захотят примерно 14 тысяч из 20; операция по их перемещению планируется на период с октября 2007 по декабрь 2008 гг. и должна обойтись в 1,5 млн долл.
На периферии сенегальского контекста обсуждался и малийский аспект проблемы. Но с ним намного проще: за Мали числятся всего 6 тысяч бывших депортированных уроженцев Мавритании, которые успели там натурализоваться и адаптироваться. Потребности в массовой репатриации в данном случае не предвидится.
Естественно, уже на начальной стадии не обошлось без проблем. В Сенегале усилились распри между конкурирующими ассоциациями беженцев, из которых каждая претендует на статус привилегированного посредника. А это главный на настоящий момент камень преткновения. В интересах дела его следовало бы деполитизировать, задав работе сугубо гуманитарные параметры и исключив элементы потенциальной коллизии. Трудности, однако, есть и здесь: например, некоторые из так называемых представителей беженцев упорно требуют выявления бывших должностных лиц с мавританской стороны, которые когда-то были повинны в актах насилия, дабы судить их за «преступления перед человечностью» (в частности, «фламовцы» настаивали на определении «этнический геноцид» и передаче досье в Гаагский трибунал). В том же непримиримом духе трактуются ими и материальные вопросы — о компенсации ущерба, о восстановлении прав на утраченную собственность и т.д. Это касается прежде всего плодородных земельных угодий, которые с момента событий присвоили новоявленные хозяева — мавры (и с тех пор эксплуатируют, получая с этого прибыль). И кстати, в Нуакшоте некие «представители общественности» поспешили составить петиции с изложением встречных претензий «лиц маврской национальности», которые в период памятных событий проживали на сенегальской стороне и пострадали физически и имущественно от «бесчинствующих толп». Заодно утверждается, будто сенегальские власти проявляли тогда попустительство, а то и потворствовали погромщикам.
Этнополитические проблемы всегда отличались чувствительностью, и данный случай – очередное тому подтверждение. Заинтересованность Нуакшота в деполитизации подхода оправдана и понятна, но удастся ли «удержать джинна в бутылке», неведомо никому. По всем признакам, ряд лидеров негро-мавританской диаспоры («фламовцы» и иже с ними) собираются муссировать тему «расовой дискриминации» уже и в арабо-африканской Мавритании, перенося семена раздора на ее почву. В этом контексте ими может быть далее поставлен вопрос о реальной доле негроафриканского населения в «арабской» Мавритании (официально она составляет 20%, но на деле не исключается, что она гораздо больше), об их правах во всех жизненных сферах и т.д. Но при всей толерантности нынешнего нуакшотского руководства (а в обновленных «эшелонах власти» ИРМ представлены и негроафриканцы), ему подобная дискуссия не только не нужна, но и вредна для него, ибо может разогреть страсти в полиэтническом мавританском социуме и поколебать то, что принято именовать «единством нации». Судя по тому, что в первую декаду августа ряд министров отбыли из столицы на региональные совещания, касающиеся репатриантов — последних предполагается вместо возвращения в родные угодья «раскассировать» по обширной пустынной стране, что вряд ли их может устроить.
Нелишне взглянуть на ситуацию и сквозь призму переживаемого ныне Мавританией социально-экономического момента. Одна из главных его черт – крах вчерашних радужных надежд на ускоренное экономическое развитие: нефть так и не «хлынула фонтаном», как еще недавно сулили мавританцам (а к тому же ее, может оказаться, и не так много, как еще недавно прогнозировалось). Из-за этого правительству пришлось «в пожарном порядке» переверстывать бюджет (что сравнимо с предельным затягиванием поясов), и при прохождении поправок через парламент (5-6 августа) в ассигнованиях на нужды репатриации было отказано.
Отдельно стоит остановиться на факторе «большой политики» применительно к рассматриваемой теме. Общеизвестно, что главным вдохновителем и спонсором «демореформаторских» процессов в Мавритании выступил Запад. Президент США Дж. Буш лично причислил эту страну к сонму «новых демократий» (наряду с Грузией, Украиной и т.п.). Вместе с тем отсутствие прогресса в ИРМ по этому и прочим пунктам «гуманитарной повестки» (права человека, неизжитые атавизмы рабства и пр.) вызывает недоумения и нарекания на том же Западе, изрядно омрачая образ «народившейся мавританской демократии» — обстоятельство, способное неблагоприятно сказаться на размерах международной благотворительности, на которую издавна привыкла полагаться Мавритания. Отсюда и мотивация, побудившая новоизбранное гражданское руководство ИРМ срочно озаботиться судьбой депортированных (или хотя бы убедительно обозначить свою устремленность в указанном направлении). Глядя объективно, приходится констатировать: сегодняшняя Мавритания с ее нищим неграмотным населением и пребывающей в глубоком упадке экономикой, с неэффективной и в очередной раз перекраиваемой системой управления самостоятельно справиться еще и с упомянутой задачей попросту не в состоянии.
Известно, что все свои надежды и расчеты (в том, что касается и демократизации, и всех иных разновидностей прогресса, и гуманитарных вопросов) Нуакшот во все времена привык связывать с получением безвозмездной помощи от международного сообщества. А теперь он будет ее просить еще и под задачи репатриации, вкупе со всеми ее составляющими и ответвлениями.
Разумеется, что-то зависит в этом плане и от самой мавританской стороны. Однако ее компетентность по части реализации сложного комплекса мероприятий (включая обустройство репатриантов, их адаптацию, обучение, обеспечение, трудоустройство и т.д.) вызывает большие сомнения. Опять-таки следует иметь в виду, что по мере решения первичных вопросов наверняка возникнет множество новых. Скорее всего, на плечи международных организаций и других зарубежных спонсоров ляжет практически все – планирование, организация, финансирование, исполнение и контроль за ним.
Можно резюмировать: происходящее в Мавритании сегодня, в канун ожидаемой репатриации, выглядит хотя и широкозахватной, но поверхностной пропагандистской кампанией с абстрактным рефреном: «перевернуть страницу истории и расстаться с тяжким наследием прошлого». Но если это все же начнет воплощаться в жизнь, требуя от Мавритании все новых усилий, затрат и каких-то жертв, не исключено, что ситуация может повернуться неожиданной стороной.