Дискуссии о реформе политической системы страны, которые активно идут в Израиле, проистекают не только из очевидной для всех необходимости корректировки механизма управления и устранения серьезного дисбаланса между законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти, но и из накопившихся претензий к институтам гражданского общества.
В то время как израильское законодательство проводит достаточно четкие различия между неприбыльными гражданскими объединениями (так называемыми амутот) и другими «признанными законом негосударственными организациями» — политическими партиями (мифлагот) и коммерческими компаниями (хеврот), на практике, согласно критикам израильского «третьего сектора», граница между ними в последние годы выглядит все более размытой. С другой стороны, немалые нарекания вызывает недостаточная способность гражданских объединений выполнять функции самоуправления и саморегулирования общественных процессов без вмешательства государственных органов. (Например, едва ли не единственным видом деятельности подавляющего большинства правозащитных объединений стало обращение в Верховный суд справедливости – БАГАЦ). Наконец, огромное число коррупционных скандалов, связанных с деятельностью амутот как каналов незаконного финансирования политической деятельности и нецелевого расходования бюджетных средств, также усиливают требования реформирования этого важнейшего для либеральной демократии общественного института.
Эволюция социально-политической роли израильских гражданских институтов
В отличие от большинства стран западного мира, израильские общественные институты, обычно образующие костяк гражданского общества, возникли еще до образования государства, в рамках сионистского движения. Еврейский ишув (организованное еврейское поселение в Палестине Эрец Исраэль) времен британского мандата в каком-то смысле был «гражданским обществом без государства». При всех плюсах подобной ситуации были и немалые минусы – бюрократизация «третьего сектора» и выполнение гражданскими объединениями (прежде всего теми, которые были связаны с политическими движениями и партиями) несвойственных им квазигосударственных функций. Например, принадлежавшие партиям организации занимались культурно-массовой работой и создавали системы школьного образования, спорта и досуга, основывали сельскохозяйственные поселения и застраивали городские кварталы; партии через контролируемые ими профсоюзные объединения создавали промышленные предприятия и больничные кассы и руководили ими, а также театральными коллективами, вооруженными организациями и т.д.
Первый этап израильской демократии (1949-1977 гг.) был «полуконкурентным»: хотя ни одна из партий никогда не получала абсолютного большинства мест в кнесете, доминирование МАПАЙ и ее наследницы Партии труда (Мифлегет ха-авода) было очевидным. Ни левая оппозиция (МАПАМ и ее наследники; арабские партии), ни партии правее МАПАЙ/Аводы не могли бросить ей вызов: объединению оппозиции мешали непреодолимые идеологические разногласия. Вне партийной системы сильные независимые общественные движения пока еще тоже не сформировались. Большинство учреждений, общественных организаций, групп лоббирования и средств массовой информации было связано с самим правительством, с Федерацией профсоюзов и Еврейским агентством или же с политическими партиями. Многие средства массовой информации также принадлежали тем или иным партиям. В этих условиях оппозиционные группы пытались достичь своих политических целей, не выходя за рамки существующего политического консенсуса. Вместе с тем и при наличии сильного центра власти наиболее важные вопросы внутренней политики решались путем переговоров и компромиссов между едва ли не всеми конфликтующими сторонами.
Второй этап израильского парламентаризма пришелся на конец семидесятых – первую половину 90-х гг. ХХ в. Он характеризовался соперничеством двух ведущих партий — левоцентристской партии Труда (Авода) и правоцентристского Ликуда, а также сопровождался важными общественными процессами: политической и экономической либерализацией, укреплением гражданских, в том числе непартийных, институтов, усилением роли СМИ и ростом «прозрачности» работы законодательной, исполнительной и судебной власти. При этом обратной стороной либерализации часто становились серьезные социальные диспропорции и «перегрев» экономики.
С введением в 1996 г. системы раздельного голосования за партийные списки и кандидата на пост премьер-министра в Израиле началась эпоха «партийного полиморфизма — резкое увеличение числа партий и списков, представленных в кнесете при снижении представительства обеих ведущих партий. «Партийный полиморфизм» стал ответом на глубокие изменения, произошедшие в израильском обществе в последние десятилетия, в первую очередь на его превращение из «унитарного» в плюралистичное, легитимацию идеи мультикультурализма, возрастание политического веса новых элит и различных социальных, культурных и общинных групп, что в свою очередь не могло не вызвать развитие процессов реструктурирования гражданских институтов, причем далеко не всегда в позитивном направлении.
Вызовы гражданскому обществу
Вполне сложившиеся и имеющие почти столетнюю историю израильские гражданские институты в последние 10-15 лет оказались значительно ослаблены и по другим причинам.
По ряду мнений, в этом была велика роль «мирного процесса» и последовавших за ним «интифады Аль-Акса» («войны Осло») и проведенного А. Шароном в августе 2005 г. одностороннего вывода еврейских поселений из Газы и Северной Самарии, что в сумме привело к глубокому расколу общества в целом и его «третьего сектора», в частности. Едва ли не в большинстве случаев политические противоречия между гражданскими организациями оказались для них важнее их совокупного интереса — служить ограничительным барьером всемогуществу власти.
Ставшие достоянием гласности факты коррупции в высших эшелонах власти оказались новым тестом (не)эффективности гражданского общества. Опросы общественного мнения последних лет зафиксировали последовательное снижение общественного доверия к политическим партиям, институтам законодательной, исполнительной и — впервые за историю страны — судебной власти. Так, согласно исследованию Израильского института демократии (ИИД), в 2007 г. только 21% (против 43% годом раньше) израильтян доверяли институту премьер-министра; 61% (против 68% в 2006 г.) – Верховному суду Израиля; доверие кнесету снизилось с 79 до 74%, а правительству – с 39 до 31%(1). Институт президента страны, призванный служить консенсусным символом национального единства и коллективных ценностей, также потерял значительную часть своего обаяния из-за вызвавших широкий общественный резонанс скандалов, в которых оказались замешаны бывший глава государства Моше Кацав и его предшественник Эзер Вейцман(2) (рейтинг этого института за прошлый год упал, согласно исследованию ИИД, с 67 до 22%).
Этот очевидный структурный кризис институтов власти и деградация связанных с ними традиционных израильских элит уже достаточно осознана общественным мнением, в силу чего идеи реформы («оптимизации») политической системы имеют все шансы стать одной из основных тем будущих выборов, которые, судя по всему, вновь состоятся досрочно.
Одним из объектов этих реформ, в случае если они состоятся, неизбежно станет судебная система страны, в принципе достаточно профессиональная и, в привычном понимании этого слова, почти не коррумпированная, но превратившаяся в замкнутую элитную группу, жестко отстаивающую свои корпоративно-кастовые интересы. Вершина этой системы – Высший суд справедливости (БАГАЦ), призванный выносить независимые и беспристрастные суждения по общественно-значимым вопросам, стабильно демонстрирует тенденцию принятия решений в спорных с общественной точки зрения вопросах, исходя из собственного (как правило, леволиберального) мировоззрения судей. Проблему усугубляет и так называемый судебный активизм БАГАЦа, который, в соответствии с доктриной недавно ушедшего в отставку председателя Верховного суда А. Барака «все подсудно» («ха-коль шофит»), в последние годы активно вмешивался в деятельность других ветвей власти, отменяя или выхолащивая принятые кнесетом законы и распоряжения правительства. Исправить эти перекосы будет крайне непросто, и не только потому, что «банда власти закона» будет бескомпромиссно защищать свой статус и привилегии(3), но еще и потому, что независимые судебные инстанции, помимо своих прямых обязанностей, де-факто заполняют и ниши, в которых должно, но почти не присутствует гражданское общество.
Главной же проблемой гражданского общества в Израиле был и остается низкий уровень экономической независимости гражданских институтов. В Израиле все еще сильно наследие «социалистического централизма», и, несмотря на идущую с 70-х годов либерализацию израильской экономики, роль в ней государственного регулирования неизмеримо выше аналогичных показателей большинства развитых стран Запада. Так, размер израильского государственного бюджета в 2007 г. составил половину 130-миллиардного (в долларах США) ВВП страны. Соответственно, перераспределение столь значительной доли национального дохода страны через госбюджет дает в руки правительственных структур эффективный канал не только экономического, но и социального регулирования. Так, правительственные дотации, распределяемые посредством «комиссий по поддержке» соответствующих министерств, а также Еврейским агентством, «Джойнтом» и другими подобными структурами, составляют значительную часть бюджета большинства общественных организаций. Исследование, проведенное в двадцати двух странах в середине 1990-х годов, показало, что Израиль является одной из стран с высочайшей степенью государственной поддержки деятельности добровольных товариществ. В то время как, например, в США государство покрывает 30% бюджетов неправительственных организаций, в Австралии – 31%, в Японии – 34%, в Великобритании – 47%, в Израиле из государственной казны финансируется 64% суммарного бюджета «амутот» На протяжении 1990-х гг. государственное финансирование «амутот» выросло более чем в 5,4 раза и в 2000–2001 гг. составило более 3 млрд шекелей в год. Так, через амутот прошло 97,2% бюджета (924 млн шекелей), выделенного на различные проекты, связанные с культурным наследием, и более 68% (в цифровом выражении – 2 млрд 608 млн шекелей) бюджета, выделенного на общественные и общинные нужды. Соответственно, организации, заинтересованные в реализации своих целей, так или иначе вынуждены участвовать в «политических играх» на уровне властных структур.
«Русские» и гражданское общество Израиля
Все сказанное в полной мере касается и объединений, созданных репатриантами из бывшего СССР, появление которых, как мы пытались показать в одной из наших работ(4), было результатом действия целого комплекса внутренних и внешних факторов. Роль этих организаций, число которых колеблется, по разным данным, от 500 до 700 структур и объединений разного рода, оказалась чрезвычайно велика для институциональной идентификации новых репатриантов и старожилов, но, разумеется, отнюдь не ограничивалась этой функцией. Равно она была также существенно шире тех задач, которые усматривают в деятельности «русских» организаций большинство исследователей, а именно: компенсация вынужденной потери социального, экономического и профессионального статуса многими репатриантами и сужение их культурного пространства в непривычной среде принимающего государства(5).
Помимо этих действительно актуальных, особенно в начале процесса интеграции, ролей не менее важными были и другие общинообразующие функции. В более общем плане их можно определить как предоставление культурных, образовательных, информационных и социальных услуг выходцам из Восточной Европы; удовлетворение их специфических потребительских и психологических нужд; реализация профессиональных, политических и экономических интересов; а кроме того, предоставление места для интенсивного культурного и политического диалога внутри и между общинами.
Благодаря этим своим общинообразующим функциям «русские» организации выступают в двух важных ипостасях. Во-первых, общественные организации формируют «зримые» институциональные рамки и «границы» общины новых репатриантов. Во-вторых, в политической сфере эти структуры выступают в качестве организованных групп политических интересов и давления, воздействуя на процесс принятия политических и административных решений как путем непосредственного лоббирования, так и служа каналами политической мобилизации русскоязычного населения.
Вследствие этого ядром инфраструктуры репатриантов из СССР/СНГ в Израиле, по понятным причинам, являются и политические организации, как то: «русские» партии и репатриантские филиалы общеизраильских структур, внепартийные политические организации и движения, включая как те, которые по разным причинам не были зарегистрированы в качестве партий, так и не имеющие избирательных планов, а также «неполитические» общественные организации, образующие «внешний круг» формальных политических структур. Соответственно, позиция, программа и принципы деятельности данных структур, общее число которых, вероятно, достигает нескольких десятков, очевидно ориентированы по привычным политическим и идеологическим водоразделам в израильском обществе. Применяя принятые в Израиле принципы классификации политических объединений, указанные организации можно разделить на «правые», «левые» и «центристские».
Другим важным элементом структурообразующего ядра «русской» общины являются земляческие союзы: формально «непартийные», но де-факто часто ассоциируемые с теми или иными политическими лагерями общеизраильские объединения; союзы репатриантов на местном уровне (в Ашдоде, Иерусалиме, Нагарии и т.п.), а также общеизраильские ассоциации выходцев из конкретных городов и регионов СССР, как правило, с филиалами на местном уровне. Кроме того, влиятельную группу репатриантских организаций составляют их профессиональные и деловые объединения, которые стали складываться едва ли не ранее остальных «русских» структур, а также «русские» общественные организации социальной направленности. Особую группу составляют русскоязычные СМИ, общинообразующая роль которых очевидна.
Все эти структуры, несмотря на их «объявлено непартийный» статус, играли и продолжают играть немалую роль в создании муниципальных и общеизраильских политических движений, вследствие чего они остаются предметом пристального внимания политиков, представляющих как «общенациональные», так и «секторальные» политические движения. Понятно, что «русская» община продолжает оставаться важным ресурсом как для тех, так и для других, причем эта тенденция сохраняется на протяжении последнего десятилетия. Так, в ходе одного из опросов, ставившего своей целью выяснить, какие структуры видятся новым репатриантам в качестве основных представителей их интересов, примерно равное число респондентов выделили общественные организации репатриантов (13,8%) и политические партии репатриантов (14,9%). При этом около половины считали, что «вопросами и проблемами русскоязычной общины Израиля занимаются те и другие вместе»(6). Примерно такое же, практически равное, разделение «русских» на сторонников «общинных» и «общеизраильских» организаций было зафиксировано в ходе и после выборов 2006 г.(7)
Все эти обстоятельства вероятнее всего скажутся на определении электоральных предпочтений «русских» репатриантов и в преддверии следующих выборов в кнесет. Поскольку израильская политическая система явно возвращается к двухпартийной, а точнее, «двублоковой» модели, основанной на противостоянии левоцентристской Партии труда (Авода – наследница правосоциалистической МАПАЙ) и правоцентристского Ликуда, голоса выходцев из СССР/СНГ вновь будут решающими для успехов или неудач любых соискателей мест в кнесете и особенно должности премьер-министра. И «русские» организации вновь сыграют немалую роль в мобилизации поддержки тем или иным кандидатам и спискам. Это существенно выходит за рамки функций «третьего сектора» и вновь вызывает вопросы о том, насколько «русские» ассоциации соответствуют классическим характеристикам институтов гражданского общества, но и в этом русскоязычная община почти ничем не отличается от израильского общества в целом.
1.) Yael Hadar and Nir Atmor. 2007 Israeli Democracy Index: Cohesiveness in a Divided Society. Israeli Democracy Institute, Jerusalem, 2007. Available at http://www.idi.org.il/english/article.asp?id=31052007141057.
2). Подробнее см. Владимир (Зеэв) Ханин. Институт президентства в Израиле: кризис и перспективы/ Институт Ближнего Востока, 30 октября 2006.
3). Алек Эпштейн. Министр юстиции против судебной системы: назначение Даниэля Фридмана в контексте политико-правого кризиса в Израиле/ Институт Ближнего Востока, 18 февраля 2007.
4). Владимир (Зеэв) Ханин. «Русские» и власть в современном Израиле. М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2004.
5). Narspi Zilberg, Eli Leshem and Moshe Lissak. The Community of Immigrants from the FSU. Messages of Seclusion, Integration or Assimilation (in the Russian Press and the Cultural Clubs). A Research Report (Jerusalem: The Hebrew University of Jerusalem, Silbert Center for Research of the Israeli Society, 1995); Majid Al-Haj. and Eli Leshem. Immigrants from the Former Soviet Union in Israel: Ten Years Later. A Research Report (Haifa: The University of Haifa, the Center for Multiculturalism and Educational Research, 2000); Eliezer Ben-Rafae, Eli Olshtain and Yitzhak Geist, Perspectives of Identity and Language in the Absorption of Immigrants from the FSU (Jerusalem: The Hebrew University of Jerusalem. The Institute for Research and Development in Education, 1994).
6). ISPR, 15.09.2002.
7). Zeev Khanin. Revival of «Russian» Politics in Israel: the Case of 2006 Elections, Israel Affairs, London. Vol. 13, No 2 (April 2007), pp. 346-367.