В Исламской Республике Мавритании структура социума носит преимущественно кланово-племенной характер. Население представляет собой не однородную нацию, а конгломерат этносов: арабо-берберы, так называемые мавры, и негро-африканцы, которые говорят на наречиях, более распространенных в соседних Мали и Сенегале. Этносы в свою очередь состоят из племен и кланов, делятся на касты. Самым нищим и маргинальным слоем, присутствующим почти в каждом из мавританских этносов, считаются бывшие рабы и их потомки.

Исторический опыт свидетельствует о том, что задача искоренения архаичного наследия в подобных обществах хоть нередко и ставится, но весьма трудна, а ликвидировать отдельно взятый пережиток и вовсе вряд ли возможно. В Мавритании издавна воспроизводились традиционные взаимоотношения, которые органично включали «узаконенную» неволю, и эта веками складывавшаяся система благополучно дожила до наших дней. Несмотря на многократные запреты рабства в законодательном порядке, юридическая процедура неизменно оказывалась здесь беспомощной перед социальной традицией.

Первой подобной попыткой был отменяющий рабство указ французской колониальной администрации еще в начале ХХ в. Далее, в начале 60-х гг., была провозглашена независимость ИРМ и принята конституция, гарантировавшая равенство граждан. Однако допотопные уклады пребывали и далее в нетронутом виде, включая, естественно, и рабство, что невыгодно отражалось на внешнем имидже мавританского государства и правящей в нем элиты. Вероятно, из этих соображений в 1980 г. пришедший к власти Военный комитет национального спасения своим постановлением в очередной раз «ликвидировал позорное явление». «Вклад» следующего режима президента-«диктатора» М. Тайи состоял в принятии закона от 17.07.2003 о наказании за работорговлю, а в 2005 г. – некоторых поправок к трудовому кодексу, касавшихся взаимоотношений «бывших рабов и господ». Кроме того, ИРМ еще в 1986 г. присоединилась к Женевской конвенции 1926 г., осуждавшей работорговлю (хотя, как нынче здесь утверждают, национальная правовая база приведена в соответствие с положениями этой конвенции только теперь).

Всякий раз любые предписания властей аннулировали ужасающая отсталость, невежество и слаборазвитость, царящие в Мавритании испокон века. Якобы освобождаемые, рабы не находили применения и заработка в родном захолустье. Им, обычно не имевшим даже минимального образования и квалификации, приходилось перебираться «в города» (коих тут, по большому счету, всего два – столичный Нуакшот и портовый Нуадибу) и соглашаться на любой, самый неблагодарный низкооплачиваемый труд.

Нехватка рабочих мест и собственная их безынициативность держали вчерашних рабов в экономической зависимости от бывших хозяев, нередко побуждая к добровольному возвращению в прежнее «лоно». Впрочем, для местной среды этот исход выглядит вполне органичным, ведь многие вольноотпущенники убеждены, что связаны с хозяевами кровно-семейными узами.

Этнологи указывают на наличие замкнутой взаимозависимости традиционного мавританского общества, состоящего из четырех основных классов с чертами каст (не считая ряда промежуточных сословий, наподобие ремесленнических – «артизана», «фаржерон», уличных музыкантов и магов – «гриот» и т.д.). Это «хасаны» (воины, происходящие от арабов и привыкшие повелевать); «марабуты», традиционно практикующие «интеллектуальные» занятия (духовная сфера, предпринимательство, а в новейшее время также чиновничья и политическая деятельность); «лахма» или «знага» (кочевники-пастухи, подчиненные данники вышестоящих двух классов); и наконец — рабы либо вольноотпущенники, так называемые харатины.

Последним словом ныне обобщают всю низшую социальную ступень традиционной иерархии, тогда как ранее бытовавшее обозначение «абид» — раб — официально изъято из обращения как унижающее человеческое достоинство. В последнем случае речь идет о неполноправных категориях населения с различной степенью зависимости. Такая социальная структура сохранилась и у арабо-берберских (маврских) племен, и у части местных негро-африканских этносов.

Приезжим иностранцам здесь с известной долей лицемерия принято внушать: дескать, рабство ушло в историю, а ныне между бывшими подневольными людьми и хозяевами (или их потомками) существует устойчивая, едва ли не родственная связь — одни оказывают услуги другим, получая взамен вознаграждение.

Чернокожих слуг-«харатинов» сегодня можно видеть буквально в каждом состоятельном доме столичного Нуакшота: это якобы помогающие по хозяйству «бедные родственники», что в некотором смысле правда – ведь многие поколения господ и рабов остаются вместе. Заметна отличающая поведение этих людей приниженность и покорность, ведь они всецело зависят от милости хозяина (который со своей стороны должен проявлять о них заботу). Еще до недавнего времени открыто практиковалась работорговля «свойского рода»: проданный новому хозяину раб начинал ему служить, но сам с семьей проживал у прежнего. «Механизм» перехода из рабов в вольноотпущенники вообще не вполне ясен, хотя известно: дети от матери-рабыни и мавра-аристократа могут унаследовать права отца, если тот их признал. Именно поэтому среди «благородных» — или «белых» — мавров, так называемых бейдан (от арабского слова, обозначающего цвет), немало имеющих черный цвет кожи.

Индустриализация затронула страну очень слабо, и у «харатинов» немного шансов поменять судьбу — например, «влиться в ряды пролетариата», тем более что труд наемного рабочего в сегодняшней Мавритании (условия труда, размер оплаты и т.д.) больше напоминает подневольный удел если не раба, то крепостного.

По инициативе новоизбранного «гражданского» главы ИРМ С. Абделлахи ликвидация атавизма рабства была объявлена приоритетной задачей национального уровня. В течение лета текущего года был подготовлен, обсужден и принят закон, предусматривающий уголовную ответственность за рабовладение. Кроме того, улучшить положение «харатинов» призвана некая «политика позитивной дискриминации», подразумевающая целевые программы на предмет их «социальной адаптации и гармонизации с современным обществом».

В первом своем официальном обращении к нации (29 июня с.г.) президент С. Абделлахи заявил: «Борьба за равноправие граждан в правовом государстве – это и борьба с практикой рабства во всех формах, традиционных и современных… Не далее как накануне правительство одобрило законопроект, который содержит положения, подтверждающие преступный характер данного постыдного явления, и предусматривает по этому поводу уголовное преследование. Он же предписывает меры по ликвидации пережитков рабства, по пресечению их разновидностей – таких, как эксплуатация труда несовершеннолетних». Тогда же новый премьер-министр З. Зейдан информировал о введении особой статьи бюджетных расходов на социальную адаптацию «неполноправного класса» (и это при том, что в мавританской казне тогда же внезапно обнаружился громадный для этой страны дефицит средств, возникший вследствие снижения нефтедобычи).

Между тем местные правозащитники во главе с организацией «SOS Esclave» и ее лидером Б.У. Мессаудом ранее инициировали общественное обсуждение на «рабскую» тему, а выдвижение законопроекта без учета их мнения лишь подхлестнуло дискуссию. Высказанные претензии разделили и многие депутаты обеих палат, куда законопроект вскоре поступил на утверждение. В нем, по отзывам критиков, отсутствовала четкая дефиниция насчет того, чем, собственно, является в настоящее время «практика рабства» вместе с ее «пережитками». Вводимые в этой связи наказания — меньшие, чем при других «преступлениях против человечности» — предлагалось ужесточить. Не было прописано, каким образом сами обездоленные мавританцы могут отстаивать свои права (притом идя наперекор вековой традиции), поэтому озвучена была потребность в особом учреждении, куда бы стекалась информация по данной проблематике, включая жалобы граждан, для дальнейшей передачи в органы правосудия. Далее, требовалось уточнить порядок регулирования трудовых отношений между бывшими хозяевами и рабами, а также меры по закреплению имущественных прав последних (на землю и пр.). Внесены коррективы и по части шариата: ранее он как бы легитимизировал архаичную практику (ведь о том, как обращаться с рабами, немало сказано и в Коране); теперь же, опять-таки со ссылкой на нормы ислама, это, напротив, подлежит осуждению. Кроме того, упразднен прежний пункт о компенсации за освобождаемого раба его прежнему владельцу (это присутствовало в законе от 1981 г. опять-таки со ссылкой на шариат). Обращено внимание на вероятность неоднозначных интерпретаций положений закона: хотя излагать «идеи свободы и демократии» куда удобнее по-французски, но в окончательном виде закон должен существовать в арабоязычном варианте, что создает почву для противоречивых толкований. Наконец, правительству рекомендовано провести соответствующую пропагандистско-просветительскую работу в массах.

23 июля с.г. началось обсуждение законопроекта в нижней палате — Национальной ассамблее: сначала в парламентской комиссии по делам законодательства, обороны и внутренних дел (с участием министра юстиции), затем на пленарном заседании. 6 августа законопроект получил ее одобрение (единогласно), а 23 августа — также и верхней палаты — сената (принято 31 голосами против 12). При этом многие депутаты указали на несовершенство принимаемого закона, который даже в скорректированном виде содержал немало расплывчатостей и лакун, особенно в части реализации. И все же возобладало убеждение, что его принятие поможет быстрее расстаться с архаичным прошлым, мешающим прогрессу. По словам спикера нижней палаты М. Бульхейра (самого высокопоставленного на данный момент выходца из «харатинов»), «это напрямую связано с достоинством нации и ее стремлением к единству». Не скрывали торжества поощряемые Западом местные правозащитники: они провозгласили «великую победу на пути демократии», которая «не была бы достигнута, если бы не политическая воля, проявленная президентом С. Абделлахи и его правительством». Добавили весомости и приветственные (пусть единичные) отклики из-за рубежа, например, от базирующейся в Лондоне неправительственной организации «Anti-Slavery International».

Как нельзя кстати для местных публикаторов оказался и пресс-релиз французского МИДа, выпущенный 23.08.2007 по случаю введенного ранее ЮНЕСКО Международного дня отмены рабства: как там отмечено, Франция (которая пользуется в отношениях с Мавританией привилегированным положением на правах бывшей метрополии) приняла в 2001 г. специальный закон, квалифицирующий рабство как преступление против человечности.

Новый мавританский закон, в частности, предусматривает от пяти до десяти лет тюремного заключения за «практику рабства». Запрещена «унижающая человеческое достоинство публичная дефиниция рабской принадлежности». В девяти статьях из 16 проведена дополнительная детализация: определение самого явления и его так называемых пережитков, упоминание «современных форм закабаления» (похищение и продажа в неволю детей, маскирующий эту же практику фиктивный брак и т.д.). Особо оговаривается, что роль государства не ограничена юридической процедурой и трактуется расширительно (имея в виду программы социальной, экономической, культурной адаптации для обездоленной части населения).

В общем восторженном хоре местных «либеральных» СМИ проскальзывали и отдельные скептические нотки. Их смысл таков: немало «харатинов» все же сумели «выбиться в люди», а кое-кто, начиная с вышеупомянутого М. Бульхейра, даже достиг высокого положения. Это соответствует реалиям времени, но, однако же, никак не облегчило судьбу всех остальных обездоленных в этой стране. Скорее, имеет место стремление узкого круга лиц, спекулируя своим происхождением из «угнетенного класса», проложить себе путь наверх. Конкретно, вынашиваются замыслы по образованию (в противовес пропрезидентской «партии власти», которую выстраивает местная знать) альтернативной организации, будто бы радеющей об «униженных и оскорбленных» и выступающей от их имени. Но на деле сия активность относится не к бескорыстной правозащитной борьбе, а скорее к области политического соперничества, где муссирование темы рабства – лишь один из инструментов воздействия. Тот же М. Бульхейр, как тут убеждены, получил пост спикера исключительно благодаря тому, что между двумя турами президентских выборов переметнулся от «демократического» кандидата к «традиционному», переадресовав в его пользу голоса многих избирателей – «харатинов», и тем самым немало поспособствовал победе С. Абделлахи.

Так или иначе, но шумиха вокруг закона после его принятия утихла, тогда как реальное дело практически не сдвинулась с места. Данный участок работы относится (после недавних ведомственных реорганизаций) к компетенции двух комиссариатов: по правам человека и борьбе с нищетой (CDHLCPI), а также по продовольственной безопасности (CSA). Но эти и предшествующие им органы, ввиду их скудных возможностей, смогли сделать на вверенном им участке очень мало, да и то лишь для той части бедноты, которая переместилась из «глубинки» в два главных города страны (в расчете хоть на какую-то благотворительность). На остальной территории страны картина по-прежнему без изменений: обездоленные слои остаются привязанными к традиционным племенным структурам и находятся в полной зависимости от родовитых хозяев.

На первый взгляд, проблема коренится в неспособности обеспечить исполнение закона, а также в катастрофической нехватке средств – «общее место» для Мавритании. Это обстоятельство вряд ли устранимо и после модернизации законодательства. Но, в сущности, явление рабства неотделимо от господствующей в Мавритании родоплеменной структуры. Принятие по этому поводу очередного правового акта мало что изменит, ибо являет собой заведомо тщетную попытку решения проблемы в очевидном отрыве от общего контекста. Скорее, в этом и впрямь просматривается стремление нынешних властей, конкретных политиков отметиться на «демократическом поприще», что продиктовано как внутриполитическими, так и внешними соображениями. Ведь говорить о «демократизации», имея в виду страну с неизжитым рабовладельческий укладом, – попросту абсурдно, тем более подразумевая диалог с зарубежными спонсорами и мировым общественным мнением.

Разорвать порочный круг президент С. Абделлахи вознамерился с помощью экономических достижений, которые ожидались и уверенно предсказывались, но на поверку так и не состоялись. Главная надежда была здесь связана с эксплуатацией с весны 2006 г. первого и пока единственного мавританского нефтепромысла «Шингетти», однако нефти он дает в 5–6 раз меньше запланированного уровня. Так что «свет в конце туннеля» в этом отношении пока не просматривается. В этой связи резонно согласиться с мнением одного из авторов — И.М. Моховой: «Как представляется, в гораздо большей степени успех курса на ликвидацию рабства в Мавритании зависит от изменения традиционного менталитета и эволюции социальной структуры, что вряд ли может произойти в ближайшие годы». К этому можно прибавить еще один важнейший компонент, без которого в Мавритании, входящей в группу наименее развитых государств мира, обречено любое начинание. Речь идет о помощи внешних спонсоров. Но от ее получения до надлежащего целевого использования здесь лежит непреодолимая дистанция огромного размера. А такая современная «традиция» способствует сохранению и других традиций, куда более древних, в том числе пережитков рабства.