Традиционное общество на Ближнем Востоке всегда отличалось этническим и религиозным разнообразием. В определенных обстоятельствах это порождало конфликты на этнической и религиозной основе. Зачастую эти конфликты были обусловлены политическими и экономическими противоречиями между различными слоями населения. В последние годы под влиянием процессов глобализации произошла политизация значительных масс населения ближневосточных государств, пробудились их групповые интересы. В этих условиях ничем не ограниченные конфессионализм и национализм порождают этнический сепаратизм и религиозные конфликты и представляют серьезную угрозу сохранению государственной целостности ближневосточных стран.
Многообразие проблем, возникающих на национально-этнической или религиозной почве, предопределяет участие армии в урегулировании такого рода конфликтов. Армия традиционно играла ведущую роль в определении политических процессов в государствах Ближнего Востока. И сегодня военные пользуются высоким доверием среди всех элементов политической системы ближневосточных государств и являются наиболее стабильным институтом государства. Особую опасность для единства армии представляют этнический национализм и религиозный экстремизм, которые в ряде случаев находят свои организационные формы в воинских формированиях. С целью сохранения единства своих рядов армия может выступить с позиций защитника и носителя национально-исторических и культурно-религиозных традиций и ценностей государства либо попытаться самоустраниться от решения острых политических проблем. С другой стороны, использование военных политиками во внутриполитических целях может оказаться чревато тем, что армия (либо ее отдельная часть) может начать претендовать на самостоятельную роль в сложных и неоднозначных по своим последствиям процессах реформ. А имеющийся у военных специфический опыт и тяжелая боевая техника при определенных условиях будут направлены как против собственных властей, так и против соседних народов.
Большинство ученых, исследовавших офицерский корпус в полиэтнических и многоконфессиональных странах Востока, приходят к выводу, что военная подготовка и обучение, чувство коллективизма способствуют постепенному формированию национального, светского мировоззрения среди офицеров. В отличие от гражданской политической элиты военные более сплоченны и менее подвержены влиянию политических течений конфессионального и этнического характера. Однако подобные обобщения не всегда могут отражать реальное положение дел в каждом конкретном случае и в каждой отдельной стране. Нельзя не принимать во внимание тот факт, что армия – это слепок общества. В офицерском корпусе представлены все основные социальные группы, и на офицерах, так или иначе, отражаются общественные различия и антагонизмы. С другой стороны, ряд групп общества может быть слабо представлен или вообще не представлен в офицерском корпусе. В Судане, например, офицерский корпус в 50–60-х гг. XX в. был представлен преимущественно выходцами из северных районов страны, что послужило причиной длительной гражданской войны. Накануне гражданской войны в Пакистане, результатом которой стало образование независимого государства Бангладеш, 95% офицеров являлись выходцами из западных районов.
Светский характер и национальная ориентированность офицерского корпуса весьма ограничены в тех странах, где офицеры представлены преимущественно выходцами из одной группы населения. Солидарность военных не отличается особой прочностью также и в тех странах, где офицерский корпус представлен двумя и более этноконфессиональными группами общества. Жизненные ценности офицеров, сформированные в детском и подростковом возрасте, во многом связаны с их этническим, религиозным и земляческим происхождением. Когда в стране возникает этнический или религиозный конфликт, офицерский корпус может разделиться по религиозным или этническим принципам. В этом случае прежние связи с традиционным обществом способны перевесить их профессиональную сплоченность и чувство национальной общности. В Ливане на рубеже 70–80-х гг. XX в. мусульмане стали численно превосходить христианское население. При этом большая часть офицерского корпуса была по-прежнему представлена выходцами из христианских общин. В результате в условиях гражданской войны и практически до последнего времени армия старалась избегать участия в политических событиях, чтобы не оказаться расколотой. С этой точки зрения, правильнее было бы рассматривать офицерский корпус как относительно сплоченный, особенно в условиях политического кризиса, вызванного этнорелигиозным конфликтом.
Способность военных к предотвращению и урегулированию подобных конфликтов во многом определяется типом правящего режима, моделью государственного устройства, местом, которое военные занимают в системе государственного управления, характером их взаимоотношений с гражданскими властями, а также этноконфессиональным составом населения и влиянием внешнего фактора. В ряде стран Ближнего Востока военные достаточно успешно справлялась с локализацией конфликтов на религиозной и этнической основе (Египет, Сирия, Ирак). Правда, нужно отметить, что в упомянутых странах действовали не столько регулярные армейские части, сколько спецподразделения и силы безопасности. Их успешным действиям во многом способствовали мобилизационная модель общественно-политического устройства, либо тип правящего режима в виде военно-гражданской коалиции, либо конфессиональная однородность населения, благоприятный баланс региональных сил и отсутствие прямого вмешательства извне.
В целом же, опыт армии, особенно в странах с военными режимами, где гражданские устранены от власти, в предотвращении дезинтеграции государств по этноконфессиональным признакам не очень хорош. Многие военные режимы, установленные в странах с разнообразным этноконфессиональным составом населения, показали, что военные либо не хотят, либо не могут сдержать распространение этих конфликтов. Наоборот, нередко они, осознанно или нет, способствовали их развитию. В ряде случаев это приводило к дезинтеграции общества и вспышкам насилия, о чем может свидетельствовать опыт военных в Судане, Пакистане, Индонезии, Бирме. Управленческий стиль ближневосточных военных показывает, что они недооценивают значимость политических, экономических, социальных и культурных параметров конфликта. Нередко они считают, что острые этнические или религиозные разногласия можно решать методом «лобовой» атаки, путем силы. К тому же военные весьма болезненно относятся к любому обострению внутренних беспорядков, видя в них неминуемую угрозу единству армии и страны, и потому стремятся урегулировать их как можно быстрее, невзирая на методы и средства.
Сегодня под воздействием процессов реформ и политической модернизации меняется и степень вовлеченности армии в политику, и объем власти, находящейся в руках военных. В 50–70-х гг. XX в. гражданские элиты были отстранены от управления армией, и она сосредотачивала в своих руках всю полноту гражданской и военной власти. Сегодня в большинстве государств Ближнего Востока происходит постепенная эволюция характера военно-гражданских отношений в сторону от режимов абсолютной власти военных к системе военно-гражданских коалиций. Растет влияние гражданских элит на процессы управления государством (Египет, Турция, Иран). Политические амбиции и социально-экономические цели военных становятся более умеренными. Сокращается размер их властных полномочий, а вмешательство военных в политику приобретает более «адресную» функцию. Как правило, они стремятся не столько к захвату политической власти и длительному единоличному управлению государством, сколько к наведению порядка в нем. Их целями обычно являются сохранение баланса сил между соперничающими политическими группировками в стране, укрепление конституционных основ власти, предотвращение серьезных изменений в системе распределения экономических благ. Более того, в ряде случаев военные предпочитают действовать руками гражданских политиков.
В этой связи было бы неоправданным, особенно в сегодняшних условиях Ближнего Востока, возлагать исключительно на армию и военных всю ответственность за урегулирование этих конфликтов. Сегодня достаточно много зависит от гражданских политических элит, от их действий или бездействия. Если они самоустраняются от решения конфликта, не могут договориться между собой, коррумпированы и национально безответственны, то на политическую авансцену выходит армия. Поскольку военные действуют силой и обучены ее применению, то они с большей вероятностью прибегнут к насилию, чем к переговорам. В лучшем случае они попытаются установить искусственный этноконфессиональный баланс, который, понятно, долго не продержится. В случае если гражданская власть социально ответственна, пользуется поддержкой большинства общества и не боится призвать армию в союзники, то военные способны действовать как сравнительно беспристрастные арбитры и посредники. В этом случае приверженность светской идеологии и национальным идеалам служит сильным мотивационным фактором в отношении умиротворения экстремистских взглядов и настроений и способствует продвижению равных, общеприемлемых соглашений. Однако в любом случае необходимо понимать, что в нынешних условиях Ближнего Востока сложно найти светски ориентированного офицера. Светское мировоззрение и чувство общенациональной самоидентификации, с одной стороны, и приверженность традиционным ценностям, с другой, продолжают мирно сосуществовать в военной среде до тех пор, пока этнические и религиозные различия не перерастают в острые конфликты. В этом случае вероятность того, что армия может выступить в роли непредвзятого посредника или арбитра серьезно снижается.
Таким образом, окончательное решение подобных конфликтов может быть достигнуто исключительно политическими средствами. А использование армии должно носить чисто функциональный характер и быть направленно на защиту государства от внешнего противника и на борьбу с угрозой реального, а не мнимого терроризма.