Продолжаем говорить о вопросах мягкой силы, применительно к России и Турции, как соседним и конкурирующим государствам.
В прошлой части нашей публикации (Часть 1 доступна по ссылке на сайте ИБВ: http://www.iimes.ru/?p=74281) мы затронули тему национального лидера, как важной составляющей конкурентоспособности «мягкой силы» на мировой арене – применительно к Турции и к президенту Р.Т.Эрдогану.
Почему, вообще говоря, мы в эти дни снова возвращаемся к вопросу «мягкой силы»? — Одной из причин является то, что продемонстрировал Нагорный Карабах. А вскрыл он тему того, что, в плане обоснования совместных с Азербайджаном действий Турции в Нагорном Карабахе, показала свой потенциал и влияние в России азербайджанская диаспора.
Вопросы её участия в формировании угла зрения на происходящее и самое главное — результатов этого действия, в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективах, заслуживают самого пристального внимания.
При том, что не произошло ничего революционного или неожиданного: в новейшей истории российско-турецких отношений был на практике отработан механизм получения доступа к российской аудитории Турцией через азербайджанскую диаспору. Пусть это произошло и в первый раз, но о том, что в этом направлении стоит работать, говорили не раз на различных, в том числе, «камерных» мероприятиях, где встречались представители Турции и Азербайджана. Писалось об этом и на страницах ИБВ. Так что, если это и стало неожиданностью для кого-то из числа обремененных властью, то потому что «проморгали», а не потому что об этом не говорилось.
Насколько этот турецко-азербайджанский угол зрения отвечал российским интересам с учетом того, что Россия, очевидным образом, пыталась балансировать в ходе очередной фазы Нагорно-Карабахского конфликта?
Этот вопрос – открытый и ответ на него должны искать профильные российские структуры. Как и ответ на то, что теперь делать с проявившимся цепочками влияния на российское общественное мнение. Опять же, ответ на данный вопрос – тоже не столь очевиден как может показаться на первый взгляд и «прикрыть» является лишь одним и самым простым из вариантов ответа.
Вообще, всегда в подобных рассуждениях имеет смысл возвращаться назад для того, чтобы задаваться вопросами «Зачем?» и «Ну и что?». Зачем, допустим, российское государство будет заниматься и будет вкладываться в то, что в мире получило название «мягкая сила»? Как к этому понятию не относится – просто используем его в качестве некоего «маркёра».
К примеру, если, при всем уважении к артистам, привезти, в очередной раз, в Турцию труппу Большого театра и хор имени Александрова, что изменит для России тот факт, что концерты пройдут при аншлаге, а сами артисты получат признание в Турции и станут одними из «российских лиц» в Турции?
Коммерческий эффект от этих мероприятий выносим за скобки, потому что артистам, в любом случае, за их тяжелый труд надо достойно заплатить. Возьмем на себя смелость утверждать, что заносить в актив развития российской мягкой силы в Турции приезды на турецкую землю уважаемых артистов из России не стоит торопиться. Вплоть до тех пор, пока у России не возникнет того, что в мире «маркетинга» называется «бренд-буком».
Опять же, упрощая все до предела: в этом «бренд-буке» должен содержаться ответ на четкий и понятный вопрос – «про что современная Россия?». Она про оперу, балет и хор или про что-то ещё? То есть, должна наблюдаться прямая, очевидная, непосредственная связь между бренд-буком России и национальными интересами России, вообще, и на конкретном направлении, в частности. То есть, стоит отвечать и на вопрос, какой Россия хотела бы представать в глазах турецкого общественного мнения? Какой образ она хотела бы сформировать у турецкой аудитории?
Отдельно стоит задаться вопросом относительно того, а, вообще говоря, есть ли у России своя турецкая аудитория симпатизантов? Каков профиль этой аудитории? Можно ли эту категорию людей, тепло относящихся к России, расширить?
Разумеется, этот вопрос заслуживает отдельного внимания и исследования, которое выходит за рамки данной публикации. Чисто эмпирически отметим, что Турция, будучи страной НАТО, в период Холодной войны не имела прочных гуманитарных контактов с Россией, из которых могут вызревать человеческие симпатии и знание нашей страны. Контакты были достаточно единичными, однако, смотреть надо в сторону тех турецких специалистов, который участвовал в объектах СССР на территории Турции. Это, конечно, — уже уходящее поколение, тем не менее, оно есть. Также с Холодной войны и вплоть до настоящего времени есть люди левых взглядов, которыми объясняются их симпатии к СССР. Распространяются ли они на современную, уже не социалистическую Россию – это вопрос.
После распада СССР торгово-экономические связи между двумя странами заметно оживились и теперь уже можно говорить и о турках, которые получили возможность работать на территории Российской Федерации. Смешанные семьи – это также категория, применительно к которой можно рассчитывать на симпатию в сторону России. Отдельно стоит отметить, что, конечно, Россия в плане грантов на обучение на своей территории не может соперничать ни с США, ни со странами Европы, однако, турецкие студенты уже появились в России и эти люди, вместе с «корочками» о российском высшем образовании, получают ещё и специализацию, как мостов между Россией и Турцией. И не вызывает сомнений, что люди такой возможностью воспользуются.
Большим пробелом для России является отсутствие в Турции своих школ, рассчитанных не на детей экспатов, живущих в стране, а именно что на местных жителей, которые бы вместе с дипломом о среднем образовании получали бы и дальнейшие возможности для того, чтобы продолжить свое образование в России и карьеру, тесно связанную с Россией. Подчеркнем, что так называемые «российские школы» в Турции есть, но это – коммерческие проекты, рассчитанные на обучение детей экспатов по российским программам для того, чтобы у них была возможность продолжить свое образование в России. Ничего плохого в этом нет. Однако, мы говорим о другом формате образования – мы говорим о том, что должна быть и категория школ для местных жителей, которые бы включались в российский образовательный процесс и приобщались бы к российской науке и культуре, в том числе, через изучение русского языка.
Отвечая на вопрос «Зачем?» (заниматься вопросами «мягкой силы»), надо четко разделить те действия, которые для России прямо монетизируются и те, которые напрямую не монетизируются, но сулят косвенные / долгосрочные и прочие выгоды.
Пример монетизации: вклад в экспорт за рубеж российской продукции и услуг, вклад во въездной туризм в Россию из-за рубежа, вклад в прямые иностранные инвестиции в Россию.
То есть, следует направлять действия «мягкой силы» на решение вполне понятных задач.
Если конкретное действие, мероприятие или цепочка мероприятий приводят к тому, что Россия «подсвечивается» как страна, где есть высокотехнологичные производства и лидирующие в мире отрасли. Если у этих отраслей и производств за рубежом появляются конкретные названия и имена, то проделанная работа обретает смысл.
Тем более, если указанная работа носит системный, последовательный характер, можно рассчитывать на то, что после такого «подогрева» аудитории российский несырьевой экспорт получит динамику развития.
То же самое можно говорить и о росте въездного туризма в Россию – если подсвечивать неизвестные, но привлекательные для зарубежной аудитории направления туризма. При этом важно правильное позиционирование: Турция с пляжным отдыхом не является конкурентом туристической России. Россия – в совершенно другом сегменте, в частности, экотуризма. И сравнивать её надо именно со странами, причем, странами европейскими. И картинка будет получаться совершенно другой.
То же самое можно говорить и о росте прямых инвестиций, если подсвечивать инвестиционные возможности в России и, при этом, убеждать инвесторов в том, что Россия – это безопасная для иностранных инвестиций страна. Ну или в том, что существующие в России «страновые риски» компенсируются высокой маржинальностью проектов и тем, что Россия работает над тем, чтобы улучшить свою инвестиционную привлекательность (как вариант: когда инвестиционная привлекательность будет уже «сформирована» и все станет «легко и понятно», то конкуренция за доступ к российским возможностям будет на совершенно другом уровне – прим.).
Подчеркнем, что о чем бы ни говорили – об экспорте, о въездном туризме в Россию или об инвестициях в России – требуется формировать то, что называется «уникальным торговым предложением». И часть этого предложения может быть мысль о том, что «Мы – несовершенны, но мы работаем над собой» и «Возможности окупают неудобства».
То есть, не надо стесняться или останавливаться из-за того, чтобы Россия ещё не до конца выполнила свое «домашнее задание». В конце концов, не в России родилась знаменитая фраза Fake it ’til you make it — то есть, «Притворяйся, пока ты это не сделаешь». И, вообще говоря, любое несовершенство системы – это возможности и рабочие места для улучшений. В мире нет нехватки денег – в мире есть нехватка возможностей и как раз их Россия могла бы предоставить в изобилии.
При таком подходе, по крайней мере, становится понятным в «какую дуду» должна «играть» российская «мягкая сила» за рубежом, в том числе и в Турции, рассчитывая на монетизацию. Более того, при таком подходе можно и нужно вырабатывать критерии ожиданий от того или иного мероприятия. Настаиваем на том, что любое мероприятие должно вписываться в логику продвижения не просто России, а определенной России и иметь измеримые результаты, по крайней мере, выраженные в охвате аудитории.
Немонетизируемые вещи, по определению, являются куда как более тонкими и их эффект не заключается в получении коммерческих выгод. Речь идет о формировании положительного общественного мнения и мнения ведущих политиков, как из правящих кругов, так и оппозиции, о России. Здесь все становится достаточно «тонко» и о таких вещах на публике говорить не принято. Это – для разговоров за закрытыми дверьми.
Однако, это не означает того, что не стоит задаваться практическими вопросами, аналогичными приведенным выше, и в отношении немонетизируемого формирования общественного мнения. Вопросы – те же: «Зачем?» и «Ну и что?».
И есть целый набор очевидных действий, которые можно было бы делать, не вдаваясь в большие рассуждения. Речь идет о политике «полного обзора», «360 градусов» при выстраивании контактов на турецкой внутриполитической арене. То есть, политика «одного окна», когда Россией выстраивается диалог только с властью – она тактически, может быть и правильна, с учетом менталитета турецкой власти. Но уже в среднесрочной эта политика способна порождать ошибки. Допустим те же США подобной ошибки не совершают, принципиально ведя диалог со всеми силами политического спектра, не оглядываясь на неизбежно «неприветливую» реакцию со стороны Турции.
Заметим, что та же Турция активнейшим образом работает с российской оппозицией. Правда не с той оппозицией, что – условный «Навальный». А с оппозицией из числа национальных меньшинств России, представляющих тюркские народы и представляющих российский ислам. Допустим, сюда относится крымскотатарская антироссийская диаспора и её представители. Сюда же относятся российские мусульмане, ориентированные на ислам с центром в Турции. И, как можно заметить, турки не слишком озабочены тем, что такой своей деятельностью они вызывают в России заметное раздражение. В этом смысле, они проявляют завидное упорство и настойчивость.
Возвращаясь к Турции и к тому, как её мягкая сила была оценена рейтинговым агентством Portland, заметим, что, если в 2019 году можно было бы говорить о стабилизации экономической ситуации в Турции и агентством было отмечено, что это позволит увеличить свою привлекательность в глазах инвесторов, то, в условиях 2020 года, ситуация для Турции заметным образом изменилась. Сегодня турецкую экономику откровенно «штормит» и турецкое руководство пытается ей устроить очередную перезагрузку, вновь говоря о том, что необходимо повышать привлекательность страны в глазах международных инвесторов.
В числе сильных сторон Турции, в плане «мягкой силы» страны, наблюдателями, в том числе, рейтинговыми агентствами, называется разветвленная сеть дипломатических представительств в мире и их активность в местных медийных пространствах, в частности, в социальных сетях. Растущая дипломатическая сеть Турции была названа агентством Portland основным (!) активом её мягкой силы.
Слоганом современной турецкой внешней политики является сила как за переговорным столом, так и на полях сражений (Sahada ve Masada Güçlü Türkiye, что буквально переводится «на поле и за столом – сильная Турция»). Заметим, как уже делали неоднократно на страницах сайта ИБВ, то, что раньше в турецкой дипломатии был определенный уклон в сторону «кабинетной дипломатии», но во втором десятилетии 21-го века ситуация изменилась и Турция стала «балансировать» дипломатические переговоры военными действиями. Одновременно, происходило и то, о чем говорит рейтинговое агентство Portland — то есть, наращивание сети дипломатических представительств Турции за рубежом.
В частности, за последние 17 лет Турцией было открыто 83 новых дипломатических представительства. Число дипломатических представительств в 2002 году составляло 163, к концу 2019 года эта цифра выросла до 246. При этом число посольств выросло с 93 до 142, число генеральных консульств выросло с 58 до 89, число постоянных представительств увеличилось с 11 до 13. Сюда же ещё следует добавить один торговый офис и одно консульское агентство.
Прежде всего, рост дипломатической сети Турции наблюдается в Африке. Обеспечивается он при лидирующей роли президента Р.Т.Эрдогана, который не жалеет сил на посещение африканских стран, подтверждая свою репутацию «потеющего политика». Число посольств Турции в Африке увеличилось с 12 до 42, число генеральных консульств увеличилось с 2 до 4. Итого число дипломатических миссий Турции на континенте выросло с 14 до 46.
В Латинской Америке Турция также резко активизировала свои усилия. В частности, в 2002 году число посольств составляло 5. К настоящему времени оно увеличилось до 15. Кроме того, открыло 1 генеральное консульство.
В Азии в 2002 году число дипломатических миссий Турции составляло 50. С учетом открытия Генерального консульства Турции в Нагое (Япония) число дипломатических миссий выросло к концу 2019 года до 72.
Заметим то особое внимание, которые турецкие зарубежные дипломатические представительства уделяют работе с местными гражданами, которые, так или иначе, связаны с Турцией. Допустим, «ведя» профильных специалистов – тюркологов в России, пристально следя за тематикой их научных исследований и продвижениями по карьерной лестнице. Нормальная в общем-то работа для любого посольского учреждения за рубежом – однако, в случае Турции можно говорить об определенных практических результатах. Турция собирает русскоязычных авторов, создающих контент, адресованный российской аудитории именно на российских просторах. Эти люди сегодня не сидят ни в Стамбуле, ни в Анкаре.