Изучая современный Судан, исследователи сталкиваются с удивительным феноменом: страна десятилетиями не вылезает из хронических кризисов, однако вопреки традиционному политическому алгоритму (кризис > новый кризис > гибель) не только продолжает существовать, но и развивается. В чем же отгадка этого интересного феномена?
Родившись в результате острейшего кризиса в разваливающейся на части Британской империи, независимое суданское государство также оказалось в состоянии глубокого кризиса: южане требовали автономии от северян, подкрепляя свои требования вооруженной силой. В качестве ответа на этот вызов в конце 1955 г. возникает Фронт исламской конституции (ФИК) — первое в Судане объединение исламистских группировок вокруг «Братьев-мусульман». Целью данной организации было построение в стране полноценной исламской государственности, где все мусульмане имели бы равные права и обязанности перед лицом Всевышнего.
Однако этого оказалось недостаточно, чтобы преодолеть разрастающийся кризис на Юге, и тогда к власти в ноябре 1958 г. приходят военные во главе с командующим суданской армией генералом Ибрагимом Аббудой. Их приход, как считается ныне, был обеспечен негласной поддержкой со стороны традиционалистов — партий «Аль-Умма» и ЮДП (Юнионистско-демократической партией) и стоявших за ними дервишеских орденов «Аль-Ансар» и «Аль-Хатмийя».
Но диктатура Аббуды не только не разрешила острейшего противостояния Юга и Севера, но и подлила масла в огонь, так как генералы принялись безжалостно истреблять южносуданских повстанцев, а те в ответ — северосуданские войска.
В итоге дело сдвинулось с мертвой точки лишь после прихода к власти в 1969 г. (разумеется, путем очередного военного переворота) относительно молодого и энергичного 39-летнего полковника Джаафара Нимейри. В 1972 г. уже генерал Нимейри заключил с южносуданскими повстанцами Аддис-абебские мирные соглашения, которые остановят гражданскую войну в Судане до 1983 г.
По иронии судьбы человек, который мог бы навсегда остаться в современной суданской истории как главный президент-миротворец, пытаясь спасти свой шатающийся трон, сделал попытку ввести на всей территории страны, в том числе и на Юге, шариат. Иными словами, политическая история Судана закрутила свою очередную спираль и вернулась к проекту ФИК образца 1955 г.
И все началось сначала: волнения и война Юга с Севером, смена власти (в 1985 г. «вовремя» оказавшегося в Каире президента Нимейри его же верные соратники генералы отлучают от власти, которую с 1986 г. отдали в руки коалиционных правительств Садыка аль-Махди, прямого потомка главного Мессии страны – аль-Махди, чей проект исламского халифата Махдийю безуспешно пытались претворить в ХХ в. в жизнь суданские исламисты разных мастей).
Но новая спираль суданской истории стала закручиваться лишь с 30 июня 1989 г., когда к власти пришел бригадный генерал Омар Хасан аль-Башир. Он начал как Аббуд, огнем и мечом карая южносуданскую герилью, продолжил как Нимейри, подписав в 2005 г. Всеобъемлющее мирное соглашение, остановившее вторую войну Юга и Севера, и оказался в дарфурском тупике: победить нельзя, а мириться на своих условиях невозможно.
Таким образом, получается, что как политическое, так и социально-экономическое развитие Судана во многом остается подчиненным одной-единственной цели – выйти из серии сменяющих друг друга хронических кризисов (сначала это был южносуданский вопрос, про который уставшие от частой смены властей своего соседа египетские журналисты говорили, что «проблема Южного Судана — кладбище суданских правительств», теперь — Дарфур).
Классической иллюстрацией этого тезиса служит вот уже десятилетие не меняющаяся картина распределения доходов от нефтедобычи, колоссальная доля которых уходит на финансирование военной мощи Хартума (в частности, с 2004 по 2008 г. Судан купил у России 24 реактивных истребителя четвертого поколения МиГ-29), с помощью которой режим аль-Башира пытается решить дарфурскую проблему, но лишь еще глубже увязает в ней.
Возникает закономерный вопрос: «Каков запас прочности у суданского политического механизма, более полувека пытающегося разделаться со всеми кризисами, причем путем создания новых?»
Как нам сейчас представляется, поворотным моментом в функционировании данного механизма станет референдум 2011 г. по вопросу об определении статуса Южного Судана: независимость или автономное существование в рамках единого суданского государства.
В случае провозглашения суверенитета Южного Судана, на Севере, невзирая ни на что, это будет воспринято как поражение. Причем поражение не конкретного человека (аль-Башира) или режима в целом, нет, это станет поражением той политико-социально-эконономической модели, которая лежала в основе всей логики развития суданского государства.
Именно эта модель диктовала смену гражданских режимов на военные и наоборот — миротворчество Нимейри и аль-Башира, концентрацию всех финансовых ресурсов для формирования и поддержания боеспособности суданских вооруженных сил и т.д. Даже приход к власти исламистов в союзе с военными в 1989 г. тоже не выходит за рамки данной модели, ибо военно-исламистский альянс боролся за единство страны, и в начале 90-х годов прошлого века у него это даже неплохо получалось.
Южносуданский суверенитет убьет эту модель, а вместе с ней и весь механизм суданской государственности, окончательно доказавший свою несостоятельность. Впрочем, возможен и другой вариант развития ситуации после 2011 г.: потеряв Юг, хартумские стратеги сфокусируют свое внимание на Дарфуре с целью предупреждения повторения южносуданского сценария, то есть переориентируют модель развития с задачи защиты единства всего Судана на сохранение территориальной целостности Северного Судана, лишь бы сохранить устаревшую модель.
Самое страшное при этом будет то, что у хартумских правителей появится комплекс недоверия ко всякого рода мирным соглашениям, если там есть хотя бы малейший намек на возможность населения региона в будущем изменить свой статус со всеми вытекающими отсюда последствиями. На страхе Хартума потерять Дарфур, так как он уже фактически потерял Юг, будут играть лидеры крупных дарфурских повстанческих объединений, торгуясь с командой аль-Башира за лучший кусок «мирного» пирога, что еще более ухудшит процесс стабилизации в регионе.
Значит ли это, что мировому сообществу надо поддерживать северосуданскую политическую элиту в ее стремлении сохранить Юг в составе единого государства или его нефтяные поля, что, по сути, одно и то же?
Нет, напротив, это означает, что мировое сообщество должно всячески подталкивать Хартум к пересмотру модели развития страны, которая кардинально не менялась с 1956 г., когда начала официально действовать, хотя на уровне теоретических положений оформилась еще в в конце 1930-х – 1940-х годах. Суть этой модели — держать в покорности население на всей территории страны с целью облегчения его эксплуатации суданскими элитами (политическими, религиозными, финансово-экономическими), то есть вести себя в стране так, как раньше вели себя в Судане британцы. Для достижения всего этого нужно было всеми доступными средствами успешно бороться со ставшими со временем хроническими суданскими кризисами. В перечень этих доступных средств в разное время и с разным успехом входили военная диктатура (Аббуда, Нимейри, аль-Башир), псевдопарламентская демократия, маскирующая власть суфийских улемов из «Аль-Ансар» и «Аль-Хатмийи» и их союзников (Садык аль-Махди) и, наконец, исламо-фундаментализм (ат-Тураби).
Теперь пришло время менять эту модель на другую, но тут-то и кроется главный камень преткновения. Дело в том, что в Судане не государство создало и поддерживало в течение длительного времени модель развития страны, как это, в общем, и есть на Западе, а наоборот, модель создала государство, чтобы оно берегло ту территорию, на которой она (модель) действует. Поэтому, меняя суданскую модель развития, Хартум и мировое сообщество, активно его к этому подталкивающее, должны «родить» Новый Судан (примечательно, что первым суданским политиком, кто употребил это выражение и ввел его в современный суданский политический лексикон, был Джон Гаранг, икона народно-освободительного движения Юга).
Однако смогут ли руководители Судана, люди, десятилетиями верой и правдой служившие и истово защищавшие ото всех напастей нынешнюю модель, создать новую, да не просто скопировав старую и добавив по многочисленным просьбам могущественных членов мирового сообщества устраивающие их элементы, а именно принципиально новую модель развития страны, очень большой вопрос.
Скорее всего, после 2011 г. нам придется иметь дело с некоей гибридной моделью. Она на словах устами своих лидеров будет приветствовать начало независимого существования южносуданского государства, но на самом деле будет рьяно желать если не восстановления прежнего статус-кво, то хотя бы предотвращения повторения южносуданского прецедента. Даже если для этого потребуется окончательно превратить Северный Судан в один огромный военный лагерь, осажденный со всех сторон многочисленными врагами.