Соединенные Штаты и НАТО были эффективны в Сирии, но были сдержаны в своих действиях конкуренцией с российскими войсками. Главный вывод — Кремль осознал, что он может влиять на формирование и принятие коллективным Западом  решений в формате  достижения главной  цели — предотвращения полномасштабной воздушной кампании США/НАТО на местности  с ограниченным ресурсом ПВО и правильной оценкой политической воли Запада.  США не должны переоценивать полезность российского опыта и предполагаемого российского успеха в Сирии, поскольку они сильно ограничены будущими развертываниями с аналогичной слабой средой ПВО противника. При этом Россия удваивает свои расходы на разработку и производство высокоточного оружия.  Российские аналитики утверждают, что российское развертывание в Сирии продемонстрировало растущий потенциал высокоточного оружия для уничтожения целей, перекликаясь с давними прогнозами как в России, так и на  Западе о возрастающем значении высокоточного оружия в конфликте.  Российские аналитики полагают, что высокоточное оружие будет использоваться для поражения «отдельных объектов» (в том числе конкретных позиций, подразделений или систем вооружения) с целью снижения боеготовности противника. Высокоточное оружие также будет все чаще выступать в качестве основного метода полного уничтожения противостоящих фронтовых сил. Российские военные используют опыт Сирии для того, чтобы повысить свои высокоточные ударные возможности, но это требует обширной модернизации для достижения необходимого эффекта. Российские аналитики утверждали в 2017 году, что упреждающий огневой бой уже заменил непосредственное боевое соприкосновение сторон в качестве основного метода поражения противника. В большинстве наступательных операций проасадовской коалиции российские спецназовцы во взаимодействии с силами  и средства авиации и флота, использовавшие  «оружие нового поколения», уничтожили большинство оппозиционных сил еще до того, как силы, связанные с Асадом, захватили очищенную территорию. В.Герасимов заявил в декабре 2017 года, что обучение на основе тактических уроков из Сирии фокусируется на  интеграции применения высокоточного оружия во всех боевых операциях. Российские аналитики высоко оценивают эти усилия и утверждают, что боевые действия  в Сирии продемонстрировали способность России наносить урон в любом месте поля боя и тем самым обеспечивать успех слабым в боевом отношении  проасадовским подразделениям. Командующий группировкой Вооружённых сил Российской Федерации в Сирии Александр  Дворников утверждал в июле 2018 года, что российские войска эффективно координировали высокоточные удары с тактическими подразделениями в городских операциях, используя как самолеты, так и крылатые ракеты «Калибр» в качестве непосредственной поддержки.  Российские офицеры и аналитики дополнительно выделяют способность  нарушать линии снабжения и логистику противника с помощью высокоточного оружия, что рассматривается как один из важных итогов действий в Сирии.  Имеется ввиду скоординированные усилия  по уничтожению антиасадовских цепочек поставок с целью разорвать наступательные возможности оппозиции и дать прорежимной коалиции оперативную инициативу в начале 2016 года.  Первые месяцы российской воздушной кампании почти исключительно были сосредоточенны на вражеской инфраструктуре и вторых эшелонах вместо фронтовых целей. В апреле 2018 года российские войска были сосредоточены на уничтожении  вражеского командования, цепочек управления и материально-технического обеспечения на протяжении всего конфликта, а не на фронтовую поддержку.

Это логично. Эффективное использование высокоточного оружия  требует тесной координации с наземными войсками. Такая координация довольно сложна при работе с собственными силами, и гораздо сложнее при координации с часто ненадежным партнером в лице сирийских правительственных  сил. В этой связи использование Россией методов непосредственной фронтовой поддержки составляло небольшую часть всех российских операций в Сирии. Несколько западных изданий неоднократно указывали, что российские ВКС в основном используют неуправляемые боеприпасов в Сирии, и, прежде всего против гражданских объектов.

В Сирии Россия приобретает ценный опыт борьбы с боевиками и повстанческими группировками, описываемыми общим термином «незаконные вооруженные формирования» (НВФ). Однако российские аналитики неверно интерпретируют и обобщают опыт операций против «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России) и оппозиционных сил в целом как подмножество обычных военных операций, ориентированных на подрыве способности ИГ удерживать ту или иную местность. Герасимов заявил  в декабре 2017 года, что Россия применила свой боевой опыт против незаконных вооруженных формирований в Афганистане и Чечне к войне в Сирии.  Российская дискуссия о применении силы в формате этого   исторического опыта игнорирует различия между афганскими моджахедами, чеченскими сепаратистами и разнообразной плеядой антиасадовских акторов в Сирии, включая ИГ, поддерживаемые Западом оппозиционные силы, турецкие прокси и повстанческие группировки. Российские аналитики суммируют и нивелируют различия в структуре командования, возможностях, вооружении, тактике и целях в единой упрощенной типологии НВФ. Некоторые российские аналитики, например, говорят, что опыт Чечни показывает, что принятие решений во всех НВФ во многом зависит от одного человека, в то время как в Сирии решение принимают коллегиально.  Аналогичным образом, российские описания НВФ предполагают, что они будут использовать в боевых действиях террористов-смертников и самодельные взрывные устройства на транспортных средствах, игнорируя тот факт, что многие воинствующие или повстанческие группы, классифицируемые как НВФ — как во всем мире, так и в Сирии — не используют эту тактику. Чрезмерное использование общего термина НВФ препятствует усвоению Россией ценного опыта в Сирии. Российский аналитик  Волгин опубликовал статью в мае 2018 года, которая стала  примером противоречий в российском дискурсе о борьбе с НВФ. Его ключевые положения и соответствующие им ошибки заключаются в следующем:

• Отсутствие общей цели и руководства (это может быть применительно к некоторым оппозиционным группам, но не к нескольким объединенным организациям и, конечно же, не к ИГ).
• Отсутствие координации действий незаконных вооруженных формирований на оперативном уровне (несмотря на явные заявления других российских авторов, что ИГ успешно ротирует резервы между Пальмирой и Мосулом и рассматривает  Пальмиру и Мосул как единый театр боевых действий).
• Стремление местного населения к контролю над незаконными вооруженными формированиями, к мирной жизни и его готовность к переговорам с властями (предполагается, что население по умолчанию не будет поддерживать оппозиционные группировки — это рецепт катастрофы в борьбе с повстанцами).

Россия продолжала недооценивать организационные возможности в рамках формирования  повстанческих сил в Сирии, как это было исторически в Афганистане и Чечне. Российские офицеры и аналитики последовательно пишут об организационных и боевых возможностях незаконных вооруженных формирований, в частности ИГ, с тревогой и удивлением. В частности, министр обороны Сергей Шойгу оценил  ИГ как «первую полноценную террористическую армию» и заявил, что Россия никогда не сталкивалась раньше с такими организованными бойцами. Официальные лица и аналитики ВС РФ уже после этого отметили, что антиасадовские силы были сильнее проправительственных подразделений в 2016 году, что демонстрировало их недостаточную осведомленность о конфликте, в который они вступали. В частности,  в 2016 году ведущий «Вестей» Киселев выразил удивление тем, что оппозиционные и джихадистские формирования успешно начали наступление без поддержки с воздуха, артиллерии или бронетехники. Российский пилот вертолета, дислоцированного в Сирии в 2016-2017 гг. выразил свое удивление в интервью российскому военному каналу «ТВ Звезда» тем, что ИГ адаптировалось к российским схемам ведения боевых действий и начало осуществлять все логистические перемещения ночью. Российские военные осознают уроки операций против НВФ в Сирии, однако, все еще находится в процессе согласования и институционализации этих уроков. Российские офицеры и аналитики обычно обсуждают изучение опыта борьбы с НВФ в Сирии как новый и неожиданный опыт,   в отличие от дискуссий на такие темы, как превосходство в управлении и использование твысокоточного оружия, которые обсуждаются как часть тенденции, уже сложившейся до Сирии. Почти все российское обучение по боевым и логистическим возможностям НВФ  носит тактический или субтактический характер и повторяет американское обучение в Ираке и Афганистане, а также уроки Афганистана и Чечни. Российские военные впервые осознают тактические вызовы современных повстанческих и джихадистских группировок, таких как ИГ, основываясь на своем опыте в Сирии, и, вероятно, научатся адаптироваться к ним в будущих конфликтах. Нет никакой публичной российской дискуссии по Сирии  в рамках упоминания о борьбе с повстанцами. Единственный вопрос — как снизить угрозу мятежа.  В  докладе о нападении в Алеппо в 2016 году есть краткое упоминание о том, что власть выделила  12 000 военнослужащих для защиты 120 км дороги от террористов. Российские аналитики обсуждают «обеспечение безопасности в этом районе» как «проблему, которая должна решаться с большей плотностью сил», так и «как гуманитарную операцию» в рамках обеспечения продовольствием и мирных жителей, но не объединяют эти понятия. А.Дворников утверждал, что гуманитарные миссии параллельно с военными операциями были «поворотным пунктом» в Сирии в июле 2018 года, но не стал вдаваться в подробности. В.Герасимов заявил в марте 2019 года, что Россия впервые провела гуманитарную операцию в Сирии, снова обрамляя проблему просто как проблему распределения продовольствия. Российские военные аналитики  не признают, что это отделение гуманитарных операций от кинетических операций противоречит заявленному взгляду на гибридную войну как на целостное усилие. Российские военные повторяют советские ошибки Афганистана, рассматривая все нетрадиционные силы как единый тип сопротивления, игнорируя контрпартизанство и зацикливаясь на тактических уроках. Российские военные при этом активно усваивают  тактические уроки Сирии и, скорее всего, повысят свою способность выполнять конкретные задачи. Однако российские военные рассматривают задачу борьбы с НВФ как, по сути, обычные боевые действия против классической военной  силы со слегка необычными способностям, а не как контрповстанческую войну. Россия так и не научилась проводить операции именно по борьбе с повстанцами. Российские военные, вероятно, достигнут прогресса  на тактическом уровне, но продолжают неправильно понимать более глубокие проблемы, созданные повстанцами, без дальнейшего успешного развития. Вооруженные силы России приобрели ценный опыт в рамках  экспедиционного развертывания в Сирии, но им еще многому предстоит научиться. Россия имеет неотъемлемое преимущество на этом направлении усилий, таких как быстрая и скрытая передислокация войск по всей России для проведения учений, что  репетирует стратегическую мобильность. При этом существует  переоценка того, насколько далеко они могут масштабировать эти усилия в Европе за пределами скромного российского развертывания в Сирии. Однако российские военные уделяют приоритетное внимание совершенствованию этой модели на крупных ежегодных учениях и, вероятно, применяют опыт Сирии к текущим операциям в Ливии и развертыванию российских миротворцев в Нагорном Карабахе. Российские офицеры и аналитики единодушно согласны с тем, что предварительная подготовка и учения сыграли положительную роль в том аспекте, что они называют быстрым и внезапным развертыванием России в Сирии. Подчеркивается, что неожиданность первоначального российского развертывания в Сирии как ключевой оперативный успех и отдают приоритет необходимости фактору неожиданности в будущих экспедиционных развертываниях. В.Герасимов и несколько командующих военными округами утверждают, что Россия смогла быстро развернуть войска в Сирии после внутренних учений по последовательно повторному стратегическому перераспределению. Этот метод был отработан в рамках учений «Кавказ-2016» в формате приобретения навыков быстрого перебазирования на новый театр военных действий с учетом сирийского опыта. В марте 2018 года в рамках учений в Кыргызстане отрабатывалось развертывание командного пункта на аэродроме и быстрого создания командной структуры. Там явно были повторены алгоритмы развертывания  российского штаба на Хмеймиме в конце 2015 года. В рамках крупных учений в 2018 и 2019 годах, включая «Восток-2018» и «Союзный щит-2019», проверялись стратегическая готовность  к мобилизации и передислокации подразделений на большие расстояния. Сирийский опыт, скорее всего, был применен в рамках  развертывания российских вооруженных сил в Ливии, начиная с 2019 года, а также  развертывания контингента российских войск в Нагорном Карабахе в ноябре 2020 года. Вооруженные силы России разрабатывают новую систему, ограниченную экспедиционными возможностями для поддержки своей концепции гибридной войны.  В декабре 2017 года В.Герасимов заявил, что единственным предыдущим опытом переброски российских войск на зарубежную территорию была Куба в 1962 году, высоко оценив развертывание России в Сирии как сопоставимое достижение. Однако масштабы и расстояние этих двух развертываний, а также ресурсы, стоящие за ними, заметно различаются. Российское развертывание в Сирии является ценным учебным опытом для опытной логистики, но произошло это на относительно небольшом расстоянии и в небольших масштабах. Для сравнения,  заместитель министра обороны Дмитрий  Булгаков с гордостью отметил, что Россия развернула более 200 000 тонн грузов для российских войск в Сирии за пять месяцев 2015 года, и заявил, что США и НАТО были поражены масштабами «Сирийского экспресса». Напротив, США развернули 300 000 военнослужащих и 2 300 000 тонн груза из США в Кувейт через шесть месяцев в 1990 году.  Масштаб российского экспедиционного потенциала остается неизменным и он  намного ниже возможностей США, но российская военная концепция ограниченного развертывания моделируется по образцу Сирии, что может  быть опасно для интересов США. Вооруженные силы России активно развивают способность к проведению небольших экспедиционных операций. Российские возможности здесь, скорее всего, останутся ограниченными масштабами небольших групп советников и экспертов, силами специального назначения, поддерживаемые воздушными средствами, но не полномасштабными обычными развертываниями как у США.  Ограниченное развертывание российских войск все еще будет невероятно эффективным, как показали события в Сирии, и учения по передислокации войск, вероятно, улучшат экспедиционный потенциал Вооруженных сил России.