Центральноазиатские соседи Афганистана в целом прагматично отреагировали на захват власти в стране радикальным исламистским движением «Талибан» (запрещено в РФ). Формально для автократически управляемых постсоветских государств экономическое сотрудничество и стабилизация гуманитарных и политических условий в Афганистане находятся в авангарде их интересов. При этом, согласно официальной риторике, исламизм талибов не представляет угрозы укоренившемуся в Центральной Азии постсоветскому секуляризму. Однако на просторах социальных сетей нередко можно встретить рассуждения, в которых исламский эмират талибов изображается как политическая контрмодель. Особенно это прослеживается в странах с большей свободой слова, правительства которых при этом более открыто противостоят талибам. Это может свидетельствовать о тенденции к формированию вдохновленной исламистами общественной идентичности, которую будет трудно нейтрализовать с помощью цензуры и репрессий. Скорость, с которой талибы завоевали Афганистан в начале лета 2021 года, стала неожиданностью для его центральноазиатских соседей. Туркменистан, Кыргызстан и Узбекистан ранее поддерживали контакты с талибами, но только с представителями внешнеполитического крыла движения. Судя по реакции региональных игроков, соседи Афганистана знали о военной стратегии и внутренних структурах талибов не более подробно, чем представители западного сообщества. Тем не менее, то, насколько оперативно правительства светских государств Центральной Азии решили отдать приоритет прагматизму в отношениях с радикальным исламистским режимом талибов, вызвало всеобщее удивление. Из всех соседствующих с Афганистаном государств только Таджикистан высказался о высокой вероятности террористической угрозы со стороны боевиков и предпринял усилия по укреплению своего военного потенциала – в основном при содействии РФ. Для двух других непосредственных соседей Афганистана, Узбекистана и Туркменистана, угроза со стороны талибов является второстепенным фактором, а в Казахстане и Кыргызстане талибы не воспринимаются как непосредственная опасность. Узбекистан и Туркменистан, а также Казахстан имеют в Афганистане непосредственные экономические интересы, которые прежде всего связаны с торговлей и развитием инфраструктуры для транзита товаров и энергоресурсов в Афганистан и через него. В частности, для Узбекистана и Туркменистана актуальными проектами являются расширение железнодорожной линии Мазари-Шариф-Кабул-Пешавар, узбекско-афганской электросети и строительство газопровода ТАПИ из Туркменистана в Индию. В то же время правительства обеих государств сошлись с талибами на том, что сотрудничество предполагает нерушимость соответствующих национальных границ. Примечательно, что и Ташкент, и Ашхабад на словах выражают уверенность в том, что «Талибан» сдержит обещание и предотвратит возможную экспансию исламистской идеологии, будь то из собственных рядов или из конкурирующих джихадистских группировок. Тем не менее, в качестве меры предосторожности Узбекистан и Туркменистан провели комплекс мероприятий по укреплению границ, продемонстрировав тем самым оборонительную готовность, в случае если талибы все-таки нарушат имеющиеся договоренности. Угроза со стороны джихадистских группировок вызывает особую озабоченность среди руководства государств Центральной Азии, имеющих непростые отношения с исламом – религией, которая считается в регионе базовой составляющей национальных культур, а «мусульманские» ценности и нравственные понятия защищаются как основополагающие и формирующие социальную сплоченность. Подобная тенденция прослеживается даже на фоне принятых на официальном уровне либерально-универсалистских норм. Однако в последнее время авторитарные правители Центральной Азии сталкиваются с субъектами, которые хотят придать больший вес концепциям исламского закона и порядка. В Узбекистане и Таджикистане исламистские группировки и движения в прошлом уже боролись за установление исламской структуры правления, прибегая и к мирным, и к насильственным методам. В обеих странах была возможность изгнать исламистов с территории или нейтрализовать их путем жесткого контроля и репрессий, лишив их тем самым авторитета. Однако последователи их идей часто присоединялись к исламистским организациям за рубежом, таким как первый Исламский эмират талибов (1996–2001 гг.) или запрещенная в РФ террористическая организация «Исламское государство» (2013–2017 гг.). Количество боевиков из Центральной Азии в рядах ИГ, большинство из которых прибыли из Таджикистана и Узбекистана, оценивалось как минимум в 5000 человек. Очистив политическое поле от конкурентов-исламистов, авторитарные правители Узбекистана и Таджикистана получили в значительной степени неоспоримую власть над толкованием религиозных вопросов. Если в Узбекистане этот процесс начался еще в 1990-е годы с изгнанием Исламского движения Узбекистана (ИДУ, запрещено в РФ), то в Таджикистане государству удалось установить контроль над религиозной сферой только в 2015 году с запретом Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). С тех пор в Таджикистане консервативный ханафитский ислам, совместимый со светскими принципами, культивируемыми элитами постсоветской Центральной Азии, стал частью неофициальной государственной доктрины.