Москву и Тегеран связывают стратегические отношения, заявил 15 сентября президент Ирана Эбрахим Раиси на встрече со своим российским коллегой Владимиром Путиным на полях саммита Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). «У нас есть необходимая воля, чтобы развивать наши отношения. Нас связывают не обычные, а стратегические отношения. Поскольку они носят стратегический характер, мы должны развивать наше сотрудничество в политической, экономической и космической сферах», — сказал Раиси.
Это четвертая личная встреча Путина и Раиси в этом году. До этого они встречались в январе в Москве, в июне в Ашхабаде на полях Каспийского саммита и в июле в Тегеране на саммите в астанинском формате.  В этом контексте очевидна тенденция по сближению Тегерана и Москвы в геополитическом плане, что было, помимо прочего, было простимулировано и очевидным провалом в рамках реанимации новой редакции СВПД. А этой связи интересны оценки перспектив такого сближения американским аналитическим изданием   Middle East Quarterly, издающийся с 1994 года и редактируемый Эфраимом Каршем, и который является единственным научным журналом по Ближнему Востоку, согласующимся с основными  взглядами Белого дома на этом направлении.. Предоставляя своевременный анализ, новейшую информацию и обоснованные политические инициативы, он служит ценным ресурсом для политиков и лиц, формирующих общественное мнение. Что важно – автором доклада является Майкл Рубин — старший научный сотрудник Американского института предпринимательства, который использовал в рамках его написания поддержку Управления иностранных военных исследований армии США.

По оценке этого автора, несмотря на все разговоры о руководстве «фронтом сопротивления», исторически у Исламской Республики Иран было мало союзников. Когда аятолла Рухолла Хомейни возглавлял Иран после Исламской революции 1979 года, «Ни Восток, ни Запад, а Исламская Республика» была основополагающим лозунгом. Хомейни также назвал США и СССР «двумя лезвиями одних и тех же ножниц». Он имел в виду именно это: в то время как захват американского посольства в Тегеране символизировало враждебность Исламской Республики по отношению к Соединенным Штатам и их европейским союзникам, Хомейни в равной степени недоверчиво относился к Советскому Союзу и его сателлитам по восточному блоку. Изоляция Ирана усилилась, когда все арабские государства, за исключением Сирии, встали на сторону Ирака во время войны 1980-1988 годов. Связи Тегерана с Дамаском остаются тесными, но влияние Сирии на Ближнем Востоке ограничено, а ее дипломатический вес за его пределами отсутствует. В Иране стремились развивать отношения с африканскими государствами и, но сокращение ресурсов Тегерана ограничило его успех. Сегодня с этой во многом самоизоляцией покончено. В то время как Хомейни опасался, чтобы Москва не воспользовалась уязвимостью Ирана, Али Хаменеи, сменивший его в 1989 году на послу верховного лидера ИРИ (рахбара), рискнул объединиться с Россией в рамках более широкой антиамериканской повесткой дня. В этом он добился успеха. Но вопрос для Ирана заключается в том, какой ценой? Далее в докладе идет анализ российско-иранских отношений с 15 века, который мы опустим; отметим главный  вывод: недоверие между странами формировалось веками, а «русские были откровенны в своем неуважении к иранскому суверенитету» .   Красная Армия была единственной, отказавшейся покинуть иранскую территорию, когда закончилась Вторая мировая война. Мало того, что Иранский Азербайджан стал центром первого кризиса холодной войны, но Москва также стремилась поощрять и поддерживать курдский сепаратизм в Республике Мехабад на северо-западе Ирана. Это было одной из главных причин, по которой Тегеран утроил свой оборонный бюджет в следующем десятилетии и присоединился к Багдадскому пакту. Прямая военная угроза, которую в Иране ощущали из-за своей 1100-мильной границы с Советским Союзом, оставалась в общественном сознании на протяжении всего периода холодной войны. Вот почему, даже когда аятолла Хомейни выступал против «Великого сатаны» Америки во время Исламской революции 1979 года, его подозрения и подозрения его последователей оставались такими же глубокими по отношению к Советскому Союзу. При этом, хотя Хомейни не отказывался от своих связей с СССР на протяжении всей ирано-иракской войны, несмотря на изоляцию, с которой столкнулся Тегеран, к концу своей жизни он дал понять Ирану, что ему не нужно относиться к Советскому Союзу с такой же враждебностью, с какой режим относился к Соединенным Штатам. В мае 2009 года Хасан Роухани, в то время бывший секретарем Высшего совета национальной безопасности и членом Ассамблеи экспертов, выступил на круглом столе на тему «Иран, Россия и Запад». Критикуя позицию СССР по отношению к Ирану до Исламской революции, он предположил, что визит тогдашнего спикера парламента Али Акбара Хашеми-Рафсанджани в Москву в 1989 году заложил основу для нового партнерства. Али Хаменеи, преемник Хомейни на посту рахбара, продолжил тихую пропаганду Тегерана, оправданную общей враждой с Москвой по отношению к Вашингтону и экономическим оппортунизмом. Некоторые иранцы задавали вопросы о неизбежном идеологическом компромиссе, но официальные лица режима пытались это объяснить. Например, в 2012 году веб-сайт, связанный с Хаменеи, отрицал какие-либо параллели между бедственным положением палестинцев и мусульманскими меньшинствами в России или Китае. Разница, по его словам, заключалась в том, что Израиль был единственным, кто «конфисковал» палестинские земли. Другие в Иране признали наличие проблемы, но заверили критиков, что Тегеран продолжает оказывать «эмоциональную поддержку» чеченцам. Однако в том же году Хашеми-Рафсанджани — к тому времени высокопоставленный государственный деятель —отметил ограничения, которые Россия испытывала от давления США, и признал: «Как и западные страны, Россия также обеспокоена тем, что Иран становится державой, приобретая ядерное оружие». Однако, будучи президентом ИРИ, Хасан Роухани не согласился с этим тезисом, утверждая, что растущее военное присутствие США в Афганистане и на Кавказе под эгидой  «защиты прав человека» спровоцировало Россию достаточно, чтобы заставить ее отложить другие проблемы в сторону. Другие официальные иранские лица были менее уверены. В 2014 году Бехруз Немати, консерватор, представляющий Тегеран в парламенте, сказал, что история российско-иранских отношений демонстрирует «тенденцию к российским уловкам», и предупредил иранских лидеров быть осторожными, «пожимая руку России». В отличие от Роухани, Хашеми-Рафсанджани предположил, что Афганистан остается источником недоверия между Тегераном и Москвой, а не катализатором более тесных связей. «Действия Советского Союза по вторжению в Афганистан оставили у иранцев плохую память о русских». – сказал он и добавил: «Слишком часто упускается из виду, что отношения Исламской Республики с Россией формировались в такой обстановке».  Садег Харрази, бывший посол Ирана во Франции, также выразил сомнение. «Исторически сложилось так, что иранцы испытывают национальное недоверие к России. Американцы не причинили нам такого вреда, как русские», — утверждал он. Похоже, это распространенная позиция среди некоторых высокопоставленных иранских дипломатов. Али Хоррам, бывший посол Ирана в Китае, писал, что России нельзя доверять. «Русские хорошо относятся к Ирану, пока это в их интересах», — пояснил он, но «как только американцы и западные страны [обхаживают Россию], [русские] отвернутся от своих обязательств перед Исламской Республикой Иран. … История показала, что всякий раз, когда мы полагались на них [русских], они немедленно бросали нас».  По мнению Майкла Рубина, в то время как Хаменеи, а затем и Роухани, возможно, стремились к связям с Москвой, исторический отрицательный багаж России в Иране продолжал оказывать на этот процесс негативное влияние. Обе страны поддерживают одну и ту же сторону в гражданской войне в Сирии, и все же, когда российский военный корабль запустил крылатые ракеты из Каспийского моря по целям на сирийской территории, которые пролетели над Ираном, даже сочувствующие иранцы, такие как высокопоставленные члены Корпуса стражей исламской революции (КСИР), отреагировали с возмущением. Другие действия России вызвали неприязнь у простых иранцев. После того, как Москва предоставила Тегерану технологию для глушения радиопередач на персидском языке со станций зарубежной диаспоры (читай: проамериканские оппозиционеры), простые иранцы отреагировали с сарказмом. Интернет-комментарий, представленный на веб-страницу консервативной ежедневной газеты Asr-e Iran, содержал такие комментарии, как «Пусть Бог убьет Россию», «Россия — самый большой придурок» и «Российское посольство — гнездо шпионов». Вне рамок официальных СМИ иранские блоггеры дали волю чувствам, ставя под сомнение ценность сотрудничества с уменьшающейся экономической мощью и стабильность любого союза с Россией. Один  иранский аспирант в Москве, тем временем, заметил — и правильно, — что «Кремль всегда действовал в своих национальных интересах, но иранские сторонники альянса почему-то ожидали, что русские будут действовать в национальных интересах Тегерана». То есть, основным выводом этой части публикации Майкла Рубина является то, что о каком-то глубинном союзе между Ираном и Россией речь вести нельзя в силу исторического недоверия между ними. От себя отметим, что о глубинном альянсе речи никто и не ведет, но вот о тактическом союзе перед лицом открытой практически войны с Западом очень даже оправданно. И более того – этот союз имеет все предпосылки к тому, чтобы укрепляться, как бы американцы себя и не утешали историческими отсылками.  При этом все условия для такого положения дел создали сами США.

Может ли торговля преодолеть недоверие?

В то время как Вашингтон и его ближневосточные союзники могут беспокоиться в первую очередь о российско-иранских военных связях, торговые отношения между двумя странами потенциально могут быть более широкими. После распада Советского Союза Россия вступила в глубокую многолетнюю рецессию. В то время Тегеран уже подвергался жестким санкциям, а после серии указов президента США Билла Клинтона они стали еще более жесткими. Однако и Тегеран, и Москва нашли выход друг в друге. Например, в 1995 году российский «Атомстройэкспорт» стал главным подрядчиком ядерной программы в Бушере в то время, когда немногие страны хотели российской ядерной помощи, учитывая позор чернобыльской катастрофы, а иранские контракты были токсичными для западных компаний. Тем не менее, первоначальный оптимизм в Тегеране в отношении того, что торговля с Россией может спасти экономику Ирана, быстро угас. В 2012 году Хашеми-Рафсанджани объяснил: «За последние четверть века Иран и Россия никогда не были в состоянии установить и создать заметное торговое партнерство.  Самый важный товар (нефть), который Иран может предложить другим странам, непривлекателен для России, и многие российские товары и технологии всегда были наименьшим приоритетом л российской стороны».  Сразу отметим, что сам Хашеми-Рафсанджани был сторонником сближения с коллективным Западом, а в России тогда витали либеральные тенденции. С той поры кардинально изменились условия игры и сами игроки. Но американцы живут иллюзиями и фактами прошлого. Указывается, что российский экспорт в Иран сократился почти на две трети, с 3,4 млрд до 1,2 млрд долларов, в период с 2010 по 2013 год, в то время как иранский экспорт в Россию вырос незначительно и остался на уровне менее 500 млн долларов. И невоенная торговля ни одной из стран с другой заметно не увеличилась в течение следующего десятилетия. Даже торговля оружием не полностью успокоила тех в иранском правительстве, кто сомневался в том, стоит ли доверять Москве. В 2007 году Тегеран согласился приобрести систему ПВО С-300 за 800 млн долларов. До разработки С-400 С-300 все еще оставалась главной российской зенитно-ракетной системой, и поэтому объявление о сделке было делом с высокими ставками. Однако вскоре иранцы, которые выражали сомнения в надежности России, почувствовали себя преданными: Москва приостановила продажу под международным давлением. Спор продолжался еще восемь лет, и иранское правительство потребовало от российского «Рособоронэкспорта» штрафа в размере 4 млрд долларов за нарушение контракта. И хотя Тегеран отказался от иска в 2015 году, когда «Рособоронэкспорт» наконец выполнил контракт, но сомнения остались. По иронии судьбы, именно Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД) 2015 года, подписанное президентом Бараком Обамой соглашение по иранской ядерной программе, вдохнуло новую жизнь в российско-иранскую торговлю оружием. Чтобы достичь соглашения, Обама согласился не только отменить запреты на военную торговлю Ирана, но и предоставить Тегерану неожиданную выгоду в плане смягчения санкций и привлечения иностранных инвестиций. Например, прошло совсем немного времени, прежде чем Москва согласилась лицензировать производство российских танков на территории Ирана. Две страны, похоже, также сотрудничают в киберсфере с беспилотниками и, несмотря на опровержения президента России Владимира Путина, со спутниками. Это, похоже, верхушка айсберга. Россия и Иран также все чаще проводят совместные военные учения, иногда с участием Китая. КСИР также часто участвует в ежегодных армейских играх России.

Долго ли продлится ли российско-иранский альянс?

Как считает Майкл Рубин, для Али Хаменеи ненависть к Соединенным Штатам превосходит враждебность по отношению к России. В ноябре 2015 года он впервые за более чем десятилетие посетил Москву, номинально для участия в саммите стран-экспортеров газа. После встречи с президентом РФ В.В.Путиным Хаменеи заявил: «Долгосрочный план Америки в отношении региона наносит ущерб всем нациям и странам, особенно Ирану и России, и его следует пресечь с помощью бдительности и более тесного взаимодействия». Он похвалил Путина за «нейтрализацию политики [Вашингтона]». Путин тоже был приветлив. «Мы считаем вас надежным и надежным союзником в регионе и мире», — сказал он Хаменеи. Российский президент также смотрит в будущее; он был первым мировым лидером, который позвонил Эбрахиму Раиси после его победы на президентских выборах в июне 2021 года, победы, которая, по мнению многих наблюдателей, подтверждает его статус лидера, чтобы заменить Хаменеи после смерти престарелого рахбара.

Тем не менее, столетия иранского недоверия и враждебности к России нелегко рассеять. Возможно, именно поэтому в июне 2021 года министерства иностранных дел России и Ирана договорились об отмене виз. Немногие страны предоставляют иранцам такой доступ. Но желание поддержать туризм может быть не единственной основой для соглашения. Вероятно, на более высоком уровне есть надежда, что предоставление возможности иранцам и россиянам встретиться и пообщаться может ослабить враждебность, которая омрачает иранское общественное мнение о России и ее целях. В то время как СВПД помог укрепить неудачную попытку Хаменеи создать российско-иранский стратегический альянс, стремление как Тегерана, так и Москвы укрепить антиамериканский альянс будет иметь неприятные последствия.

Как пишет Майкл Рубин, десятилетия враждебности официальной Исламской Республики к Соединенным Штатам не ослабли и, скорее всего, способствовали общему дружелюбию иранской общественности по отношению к России. Попытка надавить на Россию в обществе, вероятно, ускорит эту тенденцию, в то время как тесная связь Москвы со все более непопулярными Хаменеи и Раиси усилит враждебность иранской общественности к России на десятилетия вперед (американцы продолжают витать в облаках и полагаться на тезис о том, что в Иране крепнет социальное недовольство исламским режимом. Есть все основания полагать, что в качестве главных советников Белого дома  используются иранские ангажированные эксперты, что серьезно влияет на объективность их оценок. Так же происходит и в случае с Россией – авт.). Однако природа диктатуры означает, что в краткосрочной перспективе такие настроения не повлияют на политику, поскольку, по мнению Майкла Рубина, и Тегеран, и Москва работают над разрушением либерального порядка, установившегося после Второй мировой войны, и доминирования США на региональной и глобальной арене.