Давней социальной проблемой, которая затрагивает все этнические общины в Мавритании, является рабство. В частности, отмечается в пресс-релизе Amnesty International (AFR 38/005/02), молчание правительства на эту тему «связано с упорным отказом властей… положить конец безнаказанности лиц, виновных в массовых нарушениях прав человека, совершенных против чернокожего населения в 1989-1990 гг.».

Как подчеркивается в указанном пресс-релизе, озаглавленном «Мавритания: будущее без рабства?» и приуроченном к 20-летию юридической отмены рабства, правительством страны «до сих пор не приняты конкретные меры, которые должны упразднить его на практике». Рабство запрещено в 1981 г. в соответствии с национальным законодательством и международными обязательствами Мавритании в области прав человека, но те, кто покидает свой статус в качестве рабов, не имеют правовой защиты, продолжая оставаться жертвами широко распространенной дискриминации. На правительственном уровне необходимо назвать лица, ответственные за рабство. В качестве примера приводится история Билаля Ульда М’Барека, убежавшего в 17 лет. Он состоял в рабстве в компании четырех братьев, кочевых скотоводов, и не выдержал частых избиений палками. В 2001 г. он сумел связаться с губернатором области и просил защитить его права, но губернатор вызвал полицейских, которые допросили юношу «с пристрастием». После этого он обратился в неправительственную организацию SOS Esclaves. Ее шеф Бубакар Ульд Мессауд (Bubakar Uld Messaud) оказал юноше содействие в поиске убежища, несмотря на то что в 1998 г. он и еще четверо защитников прав человека были приговорены к тринадцати месяцам тюремного заключения за свою правозащитную деятельность.

Среди проблем, которые вынуждено решать каждое правительство страны после очередного переворота (1978, 1984, 2005, 2008), — родоплеменные отношения, время от времени обостряющиеся на хозяйственно-бытовой почве. Примечательно, что порой типичные споры по вопросу, кому принадлежит вода (напомним, речь идет о регионе, где более 80% территории — пустыни и полупустыни), перерастают локальные рамки и выплескиваются на значительные пространства. Ответная и неадекватная силовая реакция власти наводит на мысль о том, что подобные столкновения могут быть ею же инспирированы.

О том, что собой представляют междоусобные столкновения такого рода, можно судить на примере событий 20-летней давности. Как известно, этот конфликт обозначился в апреле 1989 г. в самой южной провинции Гуидимака (Guidimaka), а затем распространился на сопредельные районы страны в долине реки Сенегал. Он начался с потравы посевов на полях, принадлежащих оседлым земледельцам-негроафриканцам. Посевы были частично уничтожены мигрирующим скотом, принадлежащим кочующим скотоводам-маврам. Войска, направленные центральной властью, жестоко подавили недовольство земледельцев. Часть их были или насильственно депортированы, либо бежали, спасаясь от расправы, в родственные в этноязыковом плане страны, лежащие по ту сторону реки, — в Мали и Сенегал. Они стали беженцами.

Тот факт, что обе страны в течение многих лет строго соблюдали договор о добрососедстве и подобных драм в пограничной зоне Мавритании и Сенегала до тех пор не наблюдалось, наводит на мысль о карательной операции правившего тогда в ИРМ авторитарного режима М. Тайи против «Африканского фронта освобождения Мавритании» (FLAM). Так именуется организация, члены которой противодействовали доминированию арабо-мавританцев в политико-экономической жизни страны. Много лет о судьбе беженцев не было известно. Эта проблема режимом М. Тайи замалчивалась.

Переворот в ИРМ 3 августа 2005 г. покончил с «эпохой М. Тайи», который правил страной с 1984 г. Бывший шеф полиции 55-летний Эли Ульд Мохамед Валл от имени Военного совета за справедливость и демократию провозгласил приход эпохи политической либерализации. Перед Военным советом встала проблема осуществления прав депортированных на возвращение и обеспечения равноправия для негроидной части мавританского общества. Газета Junge Welt от 16.08.2005 назвала число оппозиционеров в сенегальском изгнании — 120 тысяч. Тогда же генеральный секретарь сенегальского отделения FLAM в Дакаре Моктар Ба (Moktar Ba) выразил надежду, что «самая мрачная глава истории Мавритании будет закрыта, и для тех, кто 21 год страдал от деспотии, может начаться новая глава».

Глава временного правящего органа полковник Э. Валл, гасивший в «эпоху М. Тайи» любые попытки оппозиционеров и неожиданно оказавшийся лидером мавританской демократии, отметил, что во время «перехода к демократии» (октябрь 2006 – апрель 2007) это решение преждевременно. «Гражданский» глава мавританского государства Сиди Ульд Шейх Абделлахи (правил страной 19.04.2007—6.08.2008) сумел в короткий период президентства встретиться с руководителями негроидных мавританских повстанцев и пообещать им содействие решению их требований — как политических, так и хозяйственных, в том числе компенсировать понесенный ими урон.

Идея компенсации оказалась привлекательна и для тех, кто не имеет никакого права на нее, поскольку оказался в среде беженцев (к осени 2007 г. их насчитывалось около 20 тыс., а выразили желание вернуться две трети) из других африканских стран. Люмпену все равно, откуда получать деньги, тем более что на операцию по перемещению соответствующим структурам ООН было выделено 1,5 млн долларов.

Понятно, там, где пахнет солидными деньгами, есть смысл и далее провоцировать наличие этнополитической проблемы. Что ряд лидеров негро-мавританской диаспоры и делали, раздувая тему «расовой дискриминации» в арабо-африканской Мавритании. В этом контексте, как отмечали эксперты, ими может быть поставлен вопрос о реальной доле негро-африканского населения в «арабской» Мавритании (официально она составляет 20%), об их правах на долю в экономике, что характерно, например, для жителей Судана. Однако в ассигнованиях на нужды репатриации было отказано: не оправдались прогнозы о скачке в экономике благодаря нефтедобыче.

Если вернуться к судьбе депортированных, то она все же имеет шанс быть решенной, поскольку под угрозу будут поставлены размеры международной благотворительности, на которую издавна привыкла полагаться Мавритания. Ее, судя по всему, не очень удручает роль вечного просителя. Поэтому бывший президент США Дж. Буш, включивший ее в список государств «новых демократий», явно поспешил. Но заблуждался не он один: уже после первых президентских выборов западная пресса назвала Мавританию «демократической моделью» для Африки и арабского мира.

Сегодня сложно прогнозировать, как удастся «перевернуть страницу истории и расстаться с тяжким наследием прошлого», если часть этого наследия — рабство. Государство, рассчитывавшее совершить с помощью нефтедобычи прыжок в XXI век, по существу, оказалось, как минимум, в дремучем Средневековье, если учесть наличие 600 тыс. рабов, которые насчитала организация SOS Esclaves, что соответствует 20% населения страны (3,1 млн жителей, по данным МИДа ФРГ, состояние на сентябрь 2009).

Анализируя факты, касающиеся мавританского рабства, немецкие эксперты отмечают следующее. Официально ИРМ в 1986 г. присоединилась к Женевской конвенции 1926 г., осуждавшей работорговлю, хотя национальная правовая база приведена в соответствие с положениями этой конвенции только теперь. Организация SOS Esclaves была официально признана лишь в 2005 г., хотя, как будет указано далее, о ее деятельности большинству населения страны неизвестно. Но можно признавать SOS Esclaves или не признавать, можно с высокой трибуны заявлять о бюджетных расходах на социальную адаптацию «неполноправного класса», как это уже бывало в современной истории ИРМ, можно даже угрожать (в середине 2007 г. парламент Мавритании принял закон о том, что граждане, уличенные в поддержании рабства и содействующие ему, могут быть наказаны тюремным заключением сроком до десяти лет), но проблема не решена до сих пор.

Повторяем, речь идет о 2007 г. — о том, что, по сути, было совсем недавно. Первая попытка избавиться от рабства была сделана ровно век назад, при французской колониальной администрации. Затем, с обретением в начале 60-х годов независимости, ИРМ обладала конституцией, гарантировавшей равенство граждан. При этом рабство оставалось частью уклада. Понимая, как оно воспринималось Западом, готовым вкладывать инвестиции в одну из самых слабых экономик мира, — а это не только имидж государства, но и карман правящей элиты, — пришедший в 1980 г. к власти Военный комитет национального спасения своим постановлением в очередной раз «ликвидировал позорное явление». «Вклад» следующего режима президента-«диктатора» М. Тайи состоял в принятии закона от 17.07.2003 о наказании за работорговлю, хотя два года спустя, в 2005 г., в трудовой кодекс были внесены поправки, касавшиеся взаимоотношений «бывших рабов и господ».

Выражение «все на одно лицо» в Мавритании интерпретируется как «все на одно имя». Наиболее распространенное прозвище для мавританских рабов-мужчин — Билал, согласно древней традиции, идущей от Умайя ибн Халафа, доверенного лица пророка Мухаммада. По этой причине Билал не просто имя, а показатель социального положения носителя данного имени. (Историю Билаля Ульда М’Барека мы рассказали в самом начале статьи.) Ранее бытовало обозначение «Абид» — раб, но оно официально изъято из обращения как унижающее человеческое достоинство. Однако независимо от имени обращение с рабами и ситуация различны. Есть примеры так называемого гуманного обращения, а есть примеры жестокости. Дети рабов могут быть отняты у родителей и проданы. Некоторые рабы рады были бы уйти от хозяев, однако, зная, что в Мавритании они будут лишены экономической свободы, предпочитают неволю. Другие принуждаются к такой жизни с помощью угроз и насилия.

В целом общественная жизнь в Мавритании устроена так, что обывателю не приходит в голову осуждать рабство. Полиция и суды в ряде случаев даже поддерживают рабовладельцев. Согласно шариату, рабство допустимо, даже если в рабах у мусульман единоверцы. Некоторые рабовладельцы, желая прослыть приверженцами современных нравов, в то же время не забывают о прежних коммерческих привычках: они рассчитывают на получение компенсации, прежде чем выпустят своих рабов на свободу. Им даже в голову не приходит, что, если кто и должники, то это они, хозяева, на которых за сущие копейки порой всю жизнь трудится раб.

Правительство Мавритании долгое время отрицало существование рабства и тем самым затрудняло работу организаций по соблюдению прав человека, нацеленных на искоренение этой практики. Кевин Бейлс (Kevin Bales), американский социолог и ведущий мировой эксперт в области рабства, детально изучил проблему во второй половине 1990-х годов, путешествуя по Мавритании в качестве зоолога. «В сегодняшней Мавритании рабства не существует, — пишет он в книге «Новое рабство». — Но куда бы мы ни посмотрели, на каждом углу, в каждом магазине, на полях и пастбищах — повсюду можно увидеть рабов. Они драят и чистят, готовят еду и ухаживают за детьми, они строят дома, пасут овец, носят воду и кирпичи — словом, делают всю работу, которая считается неприятной и грязной. Экономика Мавритании лежит исключительно на плечах рабов».

«Рабство было официально отменено уже три раза», — подтверждает немецкий публицист Беат Штауффер (Beat Stauffer). В своем исследовании, опубликованном в WoZ от 27.01.2005, он отмечает, что в мавританской политике задействованы слишком крупные интересы, чтобы раз и навсегда проститься с рабством. Едва Amnesty International два года назад начала кампанию против рабства и подвергла Мавританию резкой критике, власти страны стали публично отрицать это явление. Поток публикаций в официальных изданиях должен был убедить читателей в надуманности доводов европейских правозащитников. Рабства уже не существует, а те, кого принимают за рабов, — так называемые харатины, освобожденные рабы. Эти вольноотпущенники до сих пор живут со своими бывшими хозяевами — то ли по привычке, то ли потому, что теперь их связывают «сильные, почти семейные отношения».

Однако те, кто предметно занимается работой по фактической отмене рабства в стране, видят совершенно иную картину. Они указывают, что разница между понятиями «харатин» и «настоящий раб» несущественна. В Мавритании рабство не искоренено, в какие бы термины его не пытались рядить. Рабство — не термин, а явление. Оно связано с родоплеменной структурой, а это особый менталитет, на изменение которого требуется, возможно, не одно десятилетие. И то при условии, что этих изменений желают все социальные слои общества. Но этого не происходит. Причем в силу того что психология раба накрепко укоренилось в головах чернокожего населения, оно даже не пытается изменить свое бесправное положение.

Исследования, проведенные SOS Esclave, вызывают гораздо большее доверие, чем заявления правительства, отмечает Беат Штауффер. Мавритания — как лоскутное одеяло из четырех различных этнических групп. При этом обладатели светлой кожи (арабо-берберские кланы) чувствуют себя еще и носителями арабской культуры. Эта этническая группа, к примеру, имеет политическую и экономическую власть и ощущает себя вправе осуществлять дискриминацию по отношению к негро-мавританскому этносу. Три черные этнические группы, как отмечает Штауффер, ранее участвовавшие в работорговле, продолжают заниматься рабовладельческой деятельностью до сегодняшнего дня. «Несколько лет назад в небольшом поселке, где я родилась, мне предложили девушку в качестве рабыни», — сообщила темнокожая акушерка Си Лалла Айша, ныне читающая лекции в университете Нуакшота. Когда она объяснила землякам, что об этом не может быть и речи, ее слова были встречены с большим недоумением. «Рабство просто укоренилось в сознании жителей Мавритании, — говорит Си Лалла Айша, — как бывших рабовладельцев, как и бывших рабов».

Основатель и президент SOS Esclave, уже упомянутый Бубакар Ульд Мессауд, более полутора десятка лет назад потерявший престижную работу архитектора в государственном учреждении, — определенно жертва системы. Он вынужден ныне довольствоваться минимальной пенсией только потому, что громко заявляет о проблемах работорговли в стране. Мессауд, сам сын раба, о рабстве знает не по рассказам. Его организация является единственным в стране центром информации. «Для властей, — говорит он, — главное — это прежде всего держать людей в неведении. Откуда рабы в мавританской глубинке могут знать, что есть SOS Esclave, когда государственным СМИ запрещено даже упоминать это название». Почти как чудо воспринимает он факт, когда в дверь его дома стучат люди, которые от кого-то услышали об этой организации. Каждый со своей историей, каждый с обидой на местную власть, которая безжалостно расправляется с жалобщиками, заключая их в тюрьмы. Мессауд пытается судиться с рабовладельцами, но без особого успеха. В одном он убежден безусловно: вопреки утверждениям официального Нуакшота, рабство продолжает существовать в Мавритании в огромных масштабах.

Просто оно многолико. В Мавритании существуют три основные формы рабства. Они по-разному называются: домашнее, административное и современное. Первая — преимущественно в сельской местности, это так называемая традиционная форма. Домашний раб обязан делать для своего хозяина всю трудоемкую работу, чтобы заработать на «достойное жилье и питание», как обычно называют тут подобие мазанки и миску супа. Большинство домашних рабов неграмотны, не имеют ни документов, ни собственности.

Вторая форма рабства процветает в среде мусульманской элиты в городах, самые крупные из которых — столичный Нуакшот и портовый Нуадибу. Это значит, что хозяин устраивает раба на простую, не требующую квалификации работу в государственное учреждение, но при этом большую часть заработной платы перечисляет на свой счет.

Третью форму рабства — современную — также трудно распознать сразу. Это обычный на вид шофер, механик или фабричный рабочий, который де-факто зависит от своего хозяина. Эти рабы имеют свои собственные документы, скромное образование, однако финансово они так же бесправны, как его собратья — домашний и административный.

Сколько тех, других и третьих, сказать сложно: по понятным причинам подобная статистика в Мавритании отсутствует. Неволя в Мавритании была узаконена в сознании многих поколений. Речь идет, по оценкам исследователей, минимум о восьми веках. Поэтому, несмотря на многократные запреты рабства в законодательном порядке, юридическая процедура неизменно оказывалась беспомощной перед социальной традицией. При этом SOS Esclave считает, что в арабо-берберских кланах страны почти половина населения живет в условиях, сходных с рабством. Поскольку эти кланы, как уже было указано, держат под контролем всю политическую ситуацию в стране, у них нет ни малейшей заинтересованности в том, чтобы предавать огласке подобные факты, и тем более бороться с явлением, которое жители современного мира квалифицируют как постыдное.

Одной из причин столь продолжительной сдержанности элиты «белых мавров» (как они себя называют, «бейдан», от арабского слова «аль бейдан», обозначающего белый цвет), возглавляющей правительство, является то, что рабство в Мавритании является важным социальным компасом — оно показывает, кто обладатель власти. Полномасштабное и реальное, не декларируемое освобождение рабов означает подрыв мощи этой элиты в общественном сознании. А освобождение от рабства подразумевает решение вопроса о передаче земли от «белых мавров» бывшим рабам, чтобы обеспечить последних средствами к существованию и выплатить им денежную и имущественную компенсацию за годы, а порой и десятилетия каторжного и нескончаемой труда. Земли в Мавритании, по крайней мере плодородной, очень мало, так что нынешние ее владельцы ни за что не пожелают расстаться с этим богатством.

Если говорить о сельском хозяйстве и его орошаемой зоне (в нижнем и среднем течении реки Сенегал), это средние и крупные хозяйства, которые выращивают рис и управляются бизнесменами из «благородных родов», уточняет французская пресса. В одном из ноябрьских номеров 1998 г. Le Monde начинает исследование по ряду вопросов. Почему хозяева и рабы не могут быть погребены на одном и том же кладбище? Почему рабы не имеют доступа к обладанию землей, основному источнику экономических возможностей? Почему в одной или другой из этих двух социальных групп, разделенных по этническим признакам, будет считаться скандальным, если афро-мавританец будет претендовать на руку и сердце женщины, принадлежащей другой касте? Потому что, пишет газета, ни отмененное в третий раз рабство в Мавритании, ни государственные перевороты не изменили судьбу общества, где от 30 до 35% составляют те, кто угнетает остальные 65-70. Дух земельной реформы 1983 г. никак не коснулся имущественного положения харатинов, они остались беднейшими из бедных. В государстве доминируют аристократы из других племен. Коренное население живет в долг, теряет время и здоровье в лабиринте административных процедур для того, чтобы оформить контракт или решить вопрос об оказании поддержки.

Кастовая или этническая принадлежность является определяющей при организации доступа к базовому школьному образованию и ресурсам. Максимум, чего могут добиться бывшие рабы, это должности рабочего в прачечных, извозчика, водителя автобуса. Харатинов-предпринимателей можно пересчитать по пальцам одной руки. В Нуакшоте подавляющее большинство членов этой общины сосредоточены в Кебби. Это трущобы в буквальном смысле слова. Что, в принципе, не удивительно при уровне рождаемости 4,7 на каждую женщину детородного возраста и численности в том же Нуакшоте 600 тыс. населения при прогнозируемой 300 тыс. (по сообщению IRIN от 6.04.2004).

Однако проблема трущоб, по выражению директора Национального агентства по городскому развитию Махмуда Ульда Мохамеда Ахмеда, бесконечна. Дело в том, поясняет он корреспонденту IRIN (31.03.2009), что часть семей, которым предложено покинуть нуакшотские трущобы в ближайшие три года (всего их 24 тыс.) и приобрести другое жилье, предпочитают получить деньги за переселение. Вместо того чтобы на новых участках земли возводить дома, они уходят в пустыню, создавая новые трущобные поселки. При этом первые 100 из 250 гектаров, предназначенные для 4 тыс. семей, уже сегодня очищены и ждут строителей. А строителей все нет.

Если крайняя нищета является исключительной прерогативой какой-либо группы в этой стране, то она принадлежит именно этим отверженным. Причем выходить из статуса «нуждающийся» они не желают, даже получив на руки деньги. Разруха начинается в голове, как заявлял в таких случаях известный герой Булгакова.

Правящие круги видят это, но ничего не могут сделать. Рабская идеология, выпячивание собственной ущербности, выпрашивание бесконечных подаяний — общенациональная беда. Президент Муктар Ульд Дадда в 1978 г., за три месяца до его свержения в ходе военного переворота, говорил, что «проблема рабства в Мавритании может быть решена двумя путями: либо путем кровавой революции, которую страна не может себе позволить, либо путем медленной эволюции общества через экономическое развитие, и это сбывается».

Между тем с момента данной декларации миновало тридцать лет. Динамика бедности усугубляется, прежде всего среди харатинского населения. А харатинское сообщество — важный сегмент этнического большинства, травмированного годами жестоких репрессий и тяжелых испытаний. Впрочем, социолог Ульд шейх Абдель Ведоуд считает, что «физическое страдание до некоторой степени — общий удел традиционного мавританского общества». Правда, касается этот удел самых бесправных и неимущих.