Турецкие эксперты отмечают, что на фоне роста популизма во всем мире и угрозе, которую он представляет для традиционной политики, в которой доминируют правоцентристы и левоцентристы,  Ближний Восток несколько отсутствовал в этом тренде. Считается, что находящийся под прессингом авторитаризма, регион невосприимчив к популистской реакции и, более того, пережил свой популистский момент на волне панарабизма, также называемого арабским национализмом, пик которого пришелся на 1958-1961 годы в результате политического союза между Египтом и Сирией в форме Объединенной Арабской Республики. «Арабскую весну» в этом контексте можно рассматривать как популистский момент, но есть важные различия между нынешним напряжением популистской политики и массовым восстанием, которое началось в Тунисе в 2010 году.

Во-первых, не было единого лидера, вокруг которого сплотились протестующие. Это ключевой признак популизма, которого не было во время «арабской весны». Такие лидеры, как бывший президент США Дональд Трамп, президент Индии Нарендра Моди и президент Венгрии Виктор Орбан, типичны для популизма «сверху вниз», возглавляемого элитой, набирающего силу и импульс. Что бы кто ни думал об «арабской весне», это было подлинное движение снизу вверх, призывающее к демократии.

Во-вторых, важное отличие заключается в том, что «арабская весна» была восстанием масс против авторитаризма (рискнем предположить, что речь все-таки идет о попытке одной части элиты разрушить экономический монополизм другой ее части и общее недовольство неэффективностью управления – авт.), а не, как в случае с популистской реакцией, вызванной страхом перед меньшинствами. Те же самые популистские лидеры, вдохновляющие эти движения, разжигают расовый и культурный раскол и представляют себя «героями» в войне, которая ведется на два фронта: война искусственной культуры и вражда против воображаемой глобальной элиты. Тем не менее, было бы неверно предполагать, что Ближний Восток полностью невосприимчив к популизму. При правильных условиях популизм может стать главной силой,  что особенно заметно в Алжире. Эта североафриканская страна продолжает бросать вызов многим давним предположениям и стереотипам, распространенным среди западных аналитиков. Речь идет прежде всего о члене правящей коалиции Национальном  движении строительства (НДС), или «Харакат аль-Бина аль-Ватани». Имея 39 мест из 407 в Народной национальной ассамблее Алжира, эта партия занимает пятое место по количеству избранных представителей. Главой «Харакат аль-Бина аль-Ватани» является Абделькадер Бенгрина. Он бывший член крупнейшей исламистской партии Алжира Движение за общество мира (ДОМ), самопровозглашенной ветви «Братьев-мусульман». С 65 местами в парламенте ДОМ уступает только Фронту национального освобождения (ФНО). В результате одного из многочисленных расколов внутри исламистских групп Бенгрина покинул ДОМ в 2008 году вместе с другими диссидентами. Причины их разногласий стали слишком очевидны во время выступления 61-летнего Бенгрина в Международном конференц-центре вместимостью 10 000 человек, где тысячи членов партии, иностранных делегатов, включая представителей различных правительств и политических партий собрались, чтобы отпраздновать второй съезд «Харакат аль-Бина аль-Ватани». «Наша нация — это наше кредо. Наша страна — это вера и идея, и тот, кто пренебрегает своей страной, ему будет легко пренебречь своей религией и убеждениями. Кто бы ни пренебрегал своей страной, ему будет легко пренебречь своей честью, родиной и народом. Родина — это земля и суверенитет, а родина — это государство и институты. Тот, кто разрушает структуру общества и объединяет людей, является предателем. Тот, кто оставляет хотя бы дюйм своей родины и не защищает ее, является предателем. Тот, кто искажает институты своего государства или злоупотребляет ими, является предателем», — провозгласил Бенгрина во время своего часового выступления, проникнутого националистическим пылом, типичным для популистских лидеров в других странах.  Еще больше разжигая националистические настроения, Бенгрина призвал алжирцев предложить себя в качестве «мухбиров» – информаторов – против любого, кто желает подорвать безопасность и процветание страны. Он сделал это замечание в контексте давней вражды Алжира с Марокко. У двух стран серьезные разногласия по поводу Западной Сахары, где Алжир поддерживает сепаратистский Фронт ПОЛИСАРИО против Рабата. Националистическое выступление завершилось повествованием о пророке Мухаммеде, оправдывающем «любовь к Родине». Помимо сильного призыва Бенгрины к национализму, который стал источником беспокойства для нескольких делегатов, мало что можно было отделить в его тезисах от политической программы НДС и других исламистских партий. Но самое главное – это  недвусмысленное осуждение насилия. Фактически, Бенгрина в этом вопросе пошел дальше большинства лидеров. «Никто из нас не причиняет вреда элитам и не бросает вызов институтам», — сказал он, восхваляя ненасильственную позицию своей партии.  Для Бенгрины «демократия — это дар цивилизации для осуществления политических изменений. Никто из нас не сеет сомнения и замешательство, никто из нас не замышляет заговор против институтов его государства». Говоря об Израиле и Палестине, которые широко освещались на протяжении всего мероприятия, включая выступления представителей основных палестинских фракций, Бенгрина назвал это «нашей самой большой заботой». Тем не менее, в дни, последовавшие за зажигательной речью Бенгрины, все разговоры сводились к его мощному призыву к национализму. Что имел в виду Бенгрина, когда сказал: «Наша нация — это наше кредо!»? Он действительно просит алжирцев «шпионить» за своими согражданами от имени государства? Является ли Бенгрина новой моделью исламистских лидеров и представляет ли его партия будущее политического ислама в других странах?

С момента их основания внутри исламистских политических партий существовала напряженность по поводу универсалистской концепции уммы (исламского сообщества верующих), наднационального или транснационального союза и идеи национального государства как постколониальной нормативной модели политического устройства мусульманского мира. «Ислам — это не алжирский, тунисский или египетский. «Ислам универсален» — эти тезисы остаются общим настроением среди многих исламистов. Когда в Алжире разыгралась политическая  напряженность, панисламистские устремления, как говорили, были отвергнуты как не имеющие отношения к контексту, в котором действовали такие партии, как ДОМ и ее более поздний конкурент на исламистской площадки  в лице НДС. «Борьба против французских колониальных сил» и, позднее, против «импортированного» экстремизма в совокупности усилили требования коренного населения и гипернационализма и сделали то, что их рассматривают как иностранное течение, чрезвычайно опасным для движений, политических групп и отдельных лиц», — полагает Виш Сактивель, научный сотрудник программы Института исследований внешней политики. По словам Сактивеля, алжирцы воспринимают идею «вмешательства иностранной руки» с коллективной и институционализированной болью. Утверждения о влиянии иностранной стороны, будь то Саудовская Аравия и Египет в прошлые десятилетия или Катар и Иран сейчас, были направлены против исламистов в Алжире. Комментируя позицию крупнейшей исламистской партии Алжира, Сактивель объяснил, что «чтобы отвести подозрения во вненационалистической лояльности, ДОМ часто колеблется между подчеркиванием и преуменьшением своих связей с транснациональным «Братьями-мусульманами», а также более широкими рассуждениями о «глобальной умме»». При этом сами высокопоставленные эмиссары  НДС не скрывают эксплуатацию националистической и популистской  повестки.   Один из основателей партии, Ахмед аль-Даан, согласился с мнением, что Бенгрина — популист, но не в том смысле, в каком мы знаем популистских лидеров в других частях мира. Его аргумент заключается в том, что Алжир не просто страна с мусульманским большинством; это «стопроцентный мусульманин». По словам аль-Даана, разница между ними существенна, поскольку, в отличие от мусульманских государств с крупными немусульманскими меньшинствами, Алжир «на сто процентов мусульманин», и, следовательно, аргумент гласит, что подлинный лидер, представляющий волю народа, не может быть никем иным, как мусульманским популистом. Аль-Даан продолжал подчеркивать, что невозможно разделить ислам и нацию в контексте Алжира. Связь между тремя – исламом, нацией и алжирцами – была скреплена во время длительного антиколониального движения. Этот взгляд исламистов-националистов на Алжир был убедительно демонстрирует их поклонение героем национального освобождения эмиром Абделькадером. Он был не только крупным религиозным деятелем, но и военным лидером, возглавлявшим борьбу против французского колониального вторжения в Алжир. Для светских и религиозных алжирцев дух их нации воплощен в Абделькадере, который олицетворял религиозную добродетель и борьбу Алжира за свободу от французского колониального правления. Популизм в алжирском контексте — это не то же самое, что популизм в США, настаивает аль-Даан.  Как и многие другие члены партии, он всчески подчеркивает идею служения. «Служение народу, стране и исламу было одним и тем же в глазах сторонников «Харакат аль-Бина аль-Ватани». Возможно, Алжир – страна, история которой и борьба против колониализма не похожа ни на какую другую, – это уникальный случай, и наша модель и категории, включая исламистов, секуляристов и популистов, не подходят для понимания политики и истории страны.  Возможно, «Харакат аль-Бина аль-Ватани» нашла формулу для преодоления ложного выбора между исламизмом и авторитаризмом, который поразил Ближний Восток. Или, может быть, в своих объятиях национализма и кажущейся абсолютной лояльности государству вторая по величине исламистская партия Алжира ведет опасную игру».

В данном случае отметим, что нет ничего удивительного в возникновении такого «популистского» националистического и исламистского феномена в Алжире. Это лишь часть общей тенденции трансформации политического ислама, который потерпел откровенное фиаско в рамках т. н. «арабской весны» с точки зрения своего политического потенциала. Ни в одной стране политический ислам не смог составить достойную конкуренцию автократии и последним разрушенным оплотом стал Тунис, с которого собственно и начиналась «арабская весна». Собственно эта трансформация стала особенно очевидной после крушения двух самых серьезных вызовов политическому исламу в лице «Аль-Каиды» и «Исламского государства» (обе организации запрещены в России). И первая, и вторая организации был соответственно созданы КСА и Катаром для решения своих задач геополитического влияния, и обе они потерпели в конечном счете поражение. Но здесь важно отметить очень принципиальный нюанс: если «Аль-Каида» исповедовала «наднациональный принцип», то ИГ, несмотря на свою риторику построения всемирного халифата, была по сути уже четко националистической структурой. И общий успех ИГ в рамках ее конкуренции в мировом масштабе с «Аль-Каидой» определила именно ее ставка на национализм. Этот урок был усвоен практически  всеми арабскими странами, которые все больше и больше начинают исповедовать националистическую  повестку дня с отходом от наднациональной идеи «мирового ислама». При этом они не готовы отказаться от ислама, как единственной объединяющий население идеологии, отсюда и появление таких гибридов как   Бенгрина и его партия.  Тем более, у них есть четкий пример такой схемы в лице турецкой Партии справедливости и развития (ПСР). Это попытка властей создать некий гибрид  национализма и исламизма  представляет собой новый подход к формированию в своих странах убедительных инициатив в противовес тем же «Братьям-мусульманам», которые по прежнему расцениваются ими как основной конкурент в борьбе за власть.