Иммиграционный кризис и фундаментальные изменения общества и природы исламистского экстремизма в Европе

Миграционный кризис в Европе, считающийся самым масштабным со времен гуманитарной катастрофы, последовавшей за Второй мировой войной, продолжает день ото дня набирать обороты. Европейцы, как и в эпоху колониальных империй, платят за право сильного, только теперь последствия применения этого права дали знать о себе гораздо быстрее, чем тогда. Обсуждения кризиса не прекращаются, подпитываемые информацией о новых происшествиях на австро-венгерской границе или у тоннеля через Ла Манш или историями, чрезмерно раздуваемыми СМИ, как в случае с гибелью сирийского мальчика Айлана Курди, представляющей собой типичный пример манипулирования СМИ общественным мнением. Как правило, обсуждается внешняя сторона: численность мигрантов, их столкновения с полицией, их перемещения и методы проникновения на территорию ЕС, становящиеся все более изощрёнными.

Между тем, во внешних проявлениях иммиграции выходцев из Северной Африки и Ближнего Востока в Европу не произошло ничего принципиально нового с начала века, когда поток беженцев стал неуклонно расти после вторжений антитеррористической коалиции в Ирак и Афганистан, сделал скачок после событий «арабской весны», начала операции европейских сил в Ливии и последовавшего хаоса племенной раздробленности, а два года назад, после возникновения «Исламского государства» в Ираке и Сирии, и вовсе превратился в лавину, которую Европа не может остановить и по сей день, расплачиваясь за свою недальновидную политику в регионе.

На этом фоне несколько наивно звучат цитируемые телеканалом Euronews комментарии регионального директора Международной организации по миграции Эугенио Амброси о том, что рекорд числа беженцев — больше 300 тыс. за первые 7 месяцев 2015 г., связан с летней погодой. Вполне естественно, что в летний сезон существенно легче переправляться на утлых суденышках через Средиземное море, чем в другое время. Однако все увеличивающееся число мигрантов-беженцев (а в текущих условиях эти понятия практически слились воедино) связано не столько с этим и даже не с ситуацией в Сирии и действиями экстремистов из «Исламского государства», сколько с тем, что множество людей в пострадавших от военных действий и терроризма поняли (в том числе, глядя на успешный опыт своих предшественников), что можно просто приехать в Европу и там остаться. Что их пустят, и не будет никакой реакции, которая была бы хуже бесконечных бомбежек и обстрелов. Что можно не просто остаться, а закрепиться с хорошими шансами получать пособие, особенно, если ранее путь опробовали родственники, которые, как правило, с готовностью оказывают поддержку в таких вопросах.

В свою очередь, тиражируемые СМИ в помощь контрабандистам истории о том, как беженцы успешно добираются до Европы, заставляют таких, как Абдулла Курди, верить, что подобное путешествие не просто является возможным, но даже лёгким. Однако не сильно изменившаяся внешне, эта волна иммиграции определенно повлечет за собой серьёзные внутренние изменения в принимающем беженцев европейском обществе. Одним из наиболее опасных является фундаментальная смена природы экстремизма на почве ислама, поводом к которой станет проникновение в государства ЕС боевиков «Исламского государства», влившихся в ряды беженцев. Европейские СМИ, ссылаясь на источники в террористической организации, приводят данные о 4 тыс. потенциальных террористов. Впрочем, достоверность этой информации не принципиальна, поскольку для резонансного теракта, как показывает практика, хватит и нескольких человек.

Если раньше практически все крупные и резонансные теракты с псевдоисламской подоплекой в Европе совершались гражданами (чаще всего не в первом поколении) европейских стран, теперь куда большую опасность представляют террористы извне, плохо знакомые спецслужбам. Впрочем, правоохранительные органы и так не смогли ничего сделать, когда речь шла о европейцах, например, Мохаммаде Сиддик Хане и его сообщниках, подорвавших себя в Лондоне в 2005 г., или братьях Куаши, расстрелявших уже в 2015 г. редакцию Charlie Hebdo в Париже. Акцент в мотивах подобных акций, вполне вероятно, сместится с таких причин, как обида на «коренных» и их ценности, на дискриминацию со стороны принимающего общества или проблемы с поиском собственной идентичности, которые нередко двигали экстремистами в прошлом, на традиционный боевой императив — террористические атаки на территории противника, которую декларативно планируется сделать территорией халифата. В этом контексте опять-таки несколько простодушным (а может и заведомо вводящим в заблуждение) является цитирование европейскими СМИ заявлений представителей «Исламского государства» о том, что возможные атаки будут направлены не на гражданское население, а на правительства ЕС. Очевидно, что в ходе таких атак цели будут выбраны таким образом, чтобы резонанс от терактов был наибольшим. Неважно, пострадает ли при этом гражданское население, дети и т.д.

В текущих условиях ИГ и другим экстремистским движениям больше нет нужды организовывать массовую агитацию и вербовку среди молодых европейских мусульман с тем, чтобы они, пройдя обучение в боевых лагерях, могли вернуться, подготовленные к любому заданию, как было еще совсем недавно. Готовые и приученные к насилию агенты уже ждут указаний на территории Европейского союза.

Конечно, Европа не «захлебнется от мусульман и террористов», как силятся представить текущую ситуацию в общественном мнении сторонники ультраправых идеологий. И если и станет когда-либо халифатом, то скорее по итогам всенародных демократических выборов, которые в таком случае, конечно, станут последними. Хотя, например, именно террористической угрозой оправдывают почти полное закрытие границ для беженцев богатые арабские страны Персидского залива: Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Бахрейн, пустившие с начала войны в Сирии на свою территорию ничтожно малое по сравнению с Европой количество мигрантов-мусульман (впрочем, беженцев почти наверняка там ждал бы куда более холодный прием, чем на европейском континенте). Старому Свету же вполне по силам справиться даже с таким потоком переселенцев. Но не без существенных издержек в виде возрастающей угрозы все тех же терактов.

К тому же наплыв миллионов беженцев в перспективе неизбежно приведет к серьезной трансформации общества в принимающих странах, как уже случилось после Второй мировой и распада колониальных империй в середине прошлого века. Но именно сейчас решается, в каком ключе будет проходить эта трансформация, насколько глубоко в европейское общество смогут проникнуть в буквальном смысле подрывные элементы извне, замаскировавшиеся под мигрантов, и какое место в нём будет отведено вновь прибывшим (а то, что значительная, если не большая их часть останется, сегодня уже не вызывает сомнений).

Возможно, важнейшая роль во всех этих процессах будет принадлежать мусульманским общинам принимающих государств. Особенно, когда речь идёт о таких странах, как Германия, Франция, Великобритания, где мусульмане в текущих условиях в определённом смысле уже предстанут в качестве влиятельной коренной группы. Захотят ли они помочь правительствам своих стран (в политической жизни которых уже активно участвуют) в выявлении потенциальных террористов и проповедников радикальных идеологий с одной стороны и в интеграции беженцев в общество с другой? В этом сегодня есть сомнения, порождаемые высказываниями, подобными тем, что сделала в июне 2015 г. депутат британского парламента мусульманка Шабана Махмуд (Shabana Mahmood), отвечая на утверждения премьер-министра страны Дэвида Кэмерона о том, что часть исламского сообщества страны попустительствует идеям экстремистов и призвавшего «британских мусульман, имамов и мечети активизироваться и осудить то, что делает ИГИЛ, продемонстрировав, что это не в их интересах». Тогда Махмуд заявила следующее: «Суть замечаний премьер-министра состоит в том, что британские мусульмане должны призвать к активным действиям против экстремистских идеологий тех единоверцев, которые им молча потворствуют. Но не согласится ли премьер-министр с тем, что обычные британские мусульмане, к которым я отношу и себя, имеют не больше представления о таких идеологиях, чем любой британец?».

Означают ли слова Махмуд, что мусульмане Соединённого Королевства настолько слились со всеми остальными частями мультиэтнического и мультикультурного общества, до такой степени восприняли западную культуру во всех ее проявлениях, что утратили даже элементарное представление о собственной религии и о том, каким образом злонамеренные силы могут использовать её в деструктивных целях? Откровенно говоря, верится в это с трудом. Ведь обычно в контексте противостояния экстремизму речь идет, прежде всего, лишь о простом гражданском сопротивлении в ситуациях, когда из британских мечетей имамы традиционных взглядов агрессивно вытесняются радикальными проповедниками.

Ещё одну возможную проблему в данном контексте можно обозначить как «комплекс коренного». В первую очередь он может проявиться у доминирующих исламских общин ранее упомянутых стран. Турецкой в Германии, индо-пакистанской в Великобритании и североафриканской во Франции. Все они сформировались ещё в середине ХХ века (или даже ещё раньше, как британские) и за прошедшее время внесли серьёзный вклад в историю своих стран. В особенности это касается британских мусульман, отличившихся на фронтах Первой и Второй мировых войн, и турецкой общины, приехавшей некогда по контракту восстанавливать из руин Германию и страны Бенилюкса. Эти заслуги сегодня ценятся и чествуются на государственном уровне и в обществе, что само по себе внутренне разделяет вроде бы однородную массу мусульман на «заслуженных» и «новеньких», ничего для новой страны не сделавших. Дополнительных оттенков в отношения между различными составляющими обновлённого, но преимущественно суннитского мусульманского сообщества Европы может добавить и крайне разнородный религиозный состав беженцев из Сирии (составляющих большинство среди нынешних мигрантов), включающий в себя алавитов, друзов, исмаилитов и так далее. В результате чего провоцируемая сейчас на Ближнем Востоке «Исламским государством» нетерпимость к отличающимся может выплеснуться в новых формах уже на европейском континенте.

Под влиянием вновь прибывших в ЕС единоверцев (особенно родственников и друзей) снова актуальной, хотя и в несколько ином ключе, чем ранее, станет проблема поиска идентичности молодыми мусульманами континента. Какое впечатление произведут на них эти процессы? Как сложатся их отношения с вновь прибывающими, и как воспримут они новые идеи? Какие решения примут под влиянием этого? Станут ли больше ассоциировать себя с европейской культурой на фоне ближневосточных беженцев или напротив, примкнут к спящим агентам «Исламского государства», подпав под влияние его извращенной идеологии?

Все это вкупе позволяет сделать вывод о том, что европейское общество и его мусульманская часть неизбежно претерпят существенные изменения уже в самом ближайшем будущем, независимо от того, какие именно из перечисленных (и не указанных) потенциальных тенденций возобладают. Неизбежной частью этого процесса и отчасти его следствием станет и уже начавшаяся трансформация природы экстремизма на почве ислама в Европе.

Для немусульманской же части принимающего общества эта ситуация может сформулировать вопрос следующим образом: насколько мусульмане из бывших колоний ближе и понятнее исламских беженцев с Ближнего Востока и Африки (при том, что общины выходцев из этих регионов в странах ЕС, конечно же, имеются)? И, наконец, можно ожидать, что события ближайшего будущего покажут, кроме прочего, насколько успешно на самом деле в европейское общество интегрировались мусульмане, приехавшие в Старый свет после Второй мировой войны. И результаты вполне могут оказаться гораздо лучше, чем принято считать сегодня.

62.96MB | MySQL:105 | 0,677sec